О звонаре и художнице

О звонаре и художнице

Она сидела на прежнем месте, старательно вглядываясь в потертый этюдник. На его невидимой стороне она неторопливо творила «что-то», и Тихону казалось, что перед каждым движением кисти, она смотрела на него. Голубая ветровка, синие джинсы, и бирюзовая косынка…

«Ишь, все в цвет. И не придерешься, – подумалось Тихону. Ему вдруг захотелось посмотреть ей в глаза и узнать, каких красок намешал в них создатель. - Вот только с колоколенки спущусь и посмотрю… ох… Господи, помилуй!

Тихон, опомнившись, шумно выдохнул, и, крестясь, поклонился колоколам.
- Да вси услышат звенение его или во дни, или в ночи и возбудится к славословию имени Святого Твоего. Благослови, Господи!

Тихон взял подвязи и наступил ногой на деревянную педаль, управляющую языком большого благовестника. Колокол задрожал, и грянуло протяжное «до». Когда звук, ушедший в пространство перешел на вибрирующий шепот, Тихон нажал на педаль еще раз, а потом еще, а затем его руки привели в движение малые и средние колокола, и в небо умчались звенящие и разбивающие пасмурные облака волны.

Исполнив звон, Тихон любовно погладил блестящие бока благовестников, вновь перекрестился и начал спускаться вниз.

Художница сидела в отдалении немного в стороне от главного входа в храм, и Тихону подумалось, что, пожалуй, она нашла самый выгодный ракурс. Храм величественно позировал в статусе «три четверти», и сквозь клочья развеянного тумана солнце уже подсвечивало золоченные купола.Тихон обошел подворье и, стараясь не особо таиться, вышел на художницу с невидимой стороны этюдника. И замер. Под вязью переливающих мазков он увидел песню. Его песню. Песню можно было увидеть. Там были колокола и руки, управляющие их благодатной дрожью. И небо звучало, и в нем был он сам, грешник звонарь… Но КАК он там был. Он был такой же частью этой песни. И все серое и коричневое сметалось золотым и синим. И дрожью большого благовестника вибрировал мир... Во славу Его… Господи, прекрасно то как!

Тихон нарочно кашлянул, чтобы выдать свое присутствие, но художница, орудующая звучащей кистью, словно не слышала его.

- Простите…- волнуясь, просипел Тихон. Но она не обернулась.

Он в нерешительности дотронулся до ее плеча и тут же увидел распахнутые серые глаза с изумрудными искрами.

- Простите, я случайно… Ваша работа… Я не мог не сказать… Это чудо. Она звучит. Я никогда не…

Тихон вдруг заметил, что художница напряженно следит за артикуляцией его губ и понял – не слышит. Потом она что-то сказала, что–то с сириусянским акцентом. Тихон беспомощно развел руками:
- Извините, я не разобрал…
Она показала рукой на колокольню и с вопросительной интонацией произнесла трудноуловимое:
- Вы звонарь?
- Да, — обрадовался Тихон. – Я звонарь! В колокола звоню! Динь-динь. «Господи, вот идиот то»
Художница улыбнулась и внятно повторила – динь-динь.
- Как вам удалось отсюда увидеть это? Услышать?

Она читала по губам и тут же ответила, и он опять не понял ни слова. Но увидел, что она по-настоящему красива. И красота эта совсем не броская, яркая, полуденная, а медленно раскрывающаяся, словно неторопливая заря.

- Вы… Вы… как вы узнали, как звучат колокола? – Тихон почти прошептал это. Его голос просто исчезал под изумрудными всполохами.
Она посмотрела вверх и посмотрела так, как смотрят в сторону дома командировочные ангелы. Потом вновь показала на звонницу и приложила руку к груди.
- Я слышу.
И Тихон как-то сразу уяснил, что можно видеть пронзительно. До звука.

У нее было удивительное и главное редкое имя - Надежда. Ей было чуть за тридцать. И она приходила к храму почти каждый день за час до обедни и творила свои звучащие этюды. И всякий раз, когда Тихон смотрел на нее с церковной звонницы, ему казалось, что она смотрит на него. Однажды он решился и пригласил ее с собой, и Надежда улыбнулась так, что он понял, что ему придется водить ее на колокольню каждый день, лишь бы видеть эту улыбку снова и снова. Когда они поднимались к колоколам, Тихон держал Надежду за руку, а потом увидел ее глаза, которые увидели мир с высоты его звонницы и, краснея, взял ее ладони в свои вместе с веревочными замками, управляющими ходом колокольных языков. И вздохнув блеск ее волос, начал наигрывать будничный перебор. И обычная комбинация двузвонов и тризвонов с глубоким басом благовестников в этот раз показалась Тихону музыкой прежде не слыханной. Он знал, что где-то за границами неба, эту музыку подхватили серафимы, и в слоях возникшего озона родилась новая гармония. Исполненная Надежды, подумалось Тихону. И он так проникся ею, что не сразу понял, что слушает колокола со стороны, что руки его в перезвоне почти не участвуют. Играла Она. Она играла сама. И звонница сверкала исходившими звуками. А внизу благоговейно стояли прихожане, и отец Александр, будто чудо узрев, запрокинув голову, замер со вскинутым перстом для знамения.

Тихон почти инстинктивно отошел на шаг назад. Надежда с легкостью управляла колоколами. Хотя нет, она звенела вместе с ними – аккордами, триолями, переборами. И Тихон, бывший музыкант симфонического оркестра, звонарь-самоучка, захотел упасть на колени и плакать долго, вспоминая себя от начала, прощая и каясь. Лишь бы не исчезла эта взлетающая фигура в голубой ветровке… Лишь бы не кончалась.
Но Она вдруг испуганно бросила веревочный замок и струны, и отпустила педали, обернулась, посмотрела как-то сквозь и побежала вниз по ступенькам под затухающую колокольную песнь. Некоторое время Тихон остолбенело смотрел на раскачивающиеся языки, а потом, очнувшись, бросился за ней.

Он не видел перешептывающихся людей, не видел отца Александра, сделавшего движение навстречу. Только голубую ветровку, только бирюзовую косынку… Она бежала быстро, и Тихон почти задыхался и уже понимал, что не сможет догнать ее. И когда его легкие вдруг остались без воздуха, он рухнул на колени и попытался закричать, но только немо открыл рот. Но потом, все свое непонимание тем, что он бежал за ней и тем, что она убегала от него, весь свой трепет от еще гудящих в пространстве колоколов, все свое желание еще раз увидеть эти глаза и эту улыбку, и еще что-то очень настоящее, переполняющее и щемящее – вдруг вышли из него криком в ее спину:

- Надежда!!!

И Она… Обернулась.

2007