Об одной внезапности

Об одной внезапности

У Азазеля было плохое настроение. Это было странно: обычно он не поддавался какому-либо унынию, которое плотно вошло в моду Подземного Царства. Азазель всегда оставался или в собранном действии, или крепился, держал всякое раздражение в себе – так было и тогда, когда он был ещё ангелом и обитал в чертогах Небесного Царства, так осталось и теперь, когда от чертогов Небесного Царства в его судьбе остались лишь жгучая память и едкие шрамы на месте срезанных крыльев.

Уныние, плохое настроение, беспричинная раздражительность не были свойственны Азазелю. А тут здрасьте – явилось непрошенным гостем, ворвалось без всякого предупреждения, подхватило, замело, и объясняться не желало.

Было муторно, скучно, тоскливо, скверно. Причём в самом худшем смысле всех этих слов. Азазель даже испугался, когда понял, что вокруг него и в самом его сознании тянется и всё острее поднимается, заливая всё его существо, эта серая муть непроходящей безысходности.

–Заболел я, что ли? – вслух подумал Азазель, но ответить ему, конечно, никто не мог. Во-первых, кто бы его услышал в его-то собственных покоях, которые были ему дарованы благодаря дружбе с Самим? Во-вторых, даже если допустить, что кто-то бы и услышал – в конце концов, все стены имеют уши, кто бы решился ему что-то на этот ответить? Азазель сам по себе демон из числа первых, то есть, из перекинувшихся ангелов, да и в ангелах он был в числе карателей и воителей. Теперь же, когда он был демоном, да ещё и приближённым к Самому, кто бы осмелился-то? Любители адреналина, как известно, обитают только в Небесном и Людском Царствах. В Подземном Царстве не приживаются любители острых ощущений – обычно даже до самых безумных доходит, что это не то место, где тебе можно шутить и где можно не думать.

Можно, разумеется, сойти с ума и забыться, и тогда всё спишут на твоё сумасшествие, но, знаете ли, с ума сойти – это тоже задача не из лёгких.

Словом, вопрос Азазеля остался без внимания. Не добившись ответа от стен (те стыдливо молчали, на всякий случай, не решаясь показать в себе разум), Азазель понял, что отвечать ему придётся самому себе.

–Ну какое там «заболел»? – Азазель заворчал. – Я же не болел никогда. Так, горел пару раз, но это мелочи. Так что за хандра?

А хандра была весомая, она давила и тащила его куда-то на самое дно. Правда, он же был в некотором смысле на дне миров, так что хандре пришлось бы постараться, чтобы утащить его ещё ниже. Но настроения не было. А вот раздражения на всех и вся, плюс тоска – это было, да.

Азазель честно попытался заняться работой. От смертных он слышал, что работа помогает забыться. Как там она помогает смертным – Азазель точно не знал, но ему не помогло. Наверное, дело было в том, что смертным отведён обычный, людской срок жизни. И это означало, что их разум и душа работают по принципу выталкивания ненужного и отвлекающего. Дескать, ни к чему терять время, так что давай-ка мы сейчас выкинем из твоих мыслей весь этот протухший компот скорбных мыслей и заменим рабочими, нужными, а то ты скоро уйдёшь за пределы Людского Царства, а сделать-то успел всего ничего!

Но Азазель жил долго и если всё шло бы и дальше так, как он себе прикидывал, жил бы ещё дольше. Так что работа ему не помогла, напротив, расширила муть в сознании, наделила большей серостью, чем в начале дня.

Что ж за напасть? Азазель с таким не сталкивался. Да, у него бывали плохие дни и уж совершенно точно бывали плохие ночи, но всё это он переносил без такого сильного уныния и раздражения на всех и всё. А тут приплыли – накрыло!

–Старею! – решил Азазель, вспомнив удобную людскую отговорку.

Легче не стало.

–Вот возьму и никуда не пойду! – пригрозил Азазель стенам и демонстративно устроился в резном кресле. Конечно, обещать что-то подобное, находясь в положении советника Самого, было нельзя. Кто знает, что случится в ближайшие пять минут? Или хотя бы в минуту? Но хотелось громких слов. Пусть и незначащих.

И точно! Слиться с креслом и утонуть в тоске Азазелю не дали. Стражник стыдливо и опасливо просунулся в двери.

–Господин, – позвал стражник, не представляя, что навлекает на себя скопленную за эти часы метания и неприятных размышлений о тоске, ярость Азазеля.

Договорить стражник не успел. Азазель высказался на его счёт, и всё, разумеется, припомнил: и демона Вахтома, который за этого стражника просил, родственник, дескать (не любил за это Азазель демонов обращённых, из числа смертных душ пришедших – родственники у них были, чтоб их!); и призрака безумного, который в покои Азазеля вломился посреди ночи, сослепу или спьяну, с частушками бранными; и даже оборотня, который наглотался собственной шерсти и картинно очищал желудок в этом коридоре…

Но лучше не стало. Тоска, съедавшая его изнутри, копившаяся раздражением и странной мутью, не проходила. Ошарашенный же вид стражника, его глупое лицо, лишённое всякой надежды на воскрешение в нём интеллекта, тоже не добавляли удовлетворения.

«Как странно…почему же смертные тогда срываются друг на друге в минуты злости и тоски? смысла же в этом нет! И легче не стало» – подумал Азазель, оборвал свою тираду и спросил:

–Чего пришёл?

–Так ведь это…– у стражника происходил слом остатков соображения. Только что ему вспоминали посмертные грехи, угрожали отправить на переобучение в отдел кадров, и тут же тон сменился. – Ну…это…