Агнешка не выдержала первой. Но так и должно было быть – она всегда и во всём была первой, неважно даже, шла речь об успехе или горе, ответе на загадку или выступлении – просто первая во всём. Она и родилась первой – на целых две минуты опередила меня.
Я, как всегда, во всём второй. Но я привыкший – мне необидно. Тем более, Агнешка никогда не относилась ко мне свысока. Она всегда была настоящей в своей первости и от того не задирала носа, не кичилась достижениями, а оборачивалась ко мне и спрашивала чем может помочь, а то и вовсе помогала, не спрашивая.
–Ты как? – вопрос был глупым. Она стояла, прислонившись к стене теперь уже нашего с ней дома, прикрыв глаза. Солнце касалось её мягкими лучами, но Агнешку всё равно трясло. Что ж, не могу её винить – потряхивало и меня.
–Тошнит, – призналась она.
Меня тоже тошнило. От затхлости подвала, от сырости, и от того, что там ещё оставалось.
–Дыши глубже, – мой совет прозвучал пусто и глупо. Ну что, Агнешка сама не знает, как справляться с приступом? Она всегда была умнее, разберётся! Но я должен был сказать, должен был что-то сделать.
Хотя бы сделать вид, что я что-то могу решить.
–Ага, – слабо отозвалась Агнешка и действительно шумно задышала.
Помолчали. Меня морозило – солнечный свет, скользивший по стене и двору, совершенно не мог согреть замёрзших душ и окоченевших от ужаса пальцев. Не мог он внести теплоту и покой в желудок, бунтовавший против того, что осталось теперь в памяти.
–Там много книг, – сказала Агнешка. Молчать было невозможно, но говорить? о чём? Я не находил, а она нашла. Она всегда была сильнее.
Да, книг было много – собранные без разбора в стопки, перехваченные простыми верёвками. Тут были и наши с Агнешкой старые учебники, и буквари, и многочисленные словари, на моей памяти ни разу никому не пригодившиеся, и книги с рецептами, которые, похоже, тоже не были никому нужны, и художественная литература…
–Мама любила читать, помнишь же? – я и сам не знал зачем напомнил об очевидном. Едва ли Агнешка забыла о том, что наша мама души не чаяла в книгах. Во всяком случае, в их собирательстве. Она всегда посещала книжные развалы, скупала всё подряд по дешёвке, а потом тащила, тащила в тяжёлых коробках, а то и вовсе в руках, прижимая к себе, новые и новые книги. Что-то ей нравилось, и она оставляла себе, наверху, в самом доме, забивая хрипло дышащий, измученный годами шкаф. Но большая часть отправлялась в подвал. А из него – никуда. Мама перехватывала книги веревками. Сгружала их стопками, вроде бы аккуратно. Но на деле она совершенно не берегла эти книги. В подвале часто сырело по стенам, во время сильных дождей от земляного, кое-как закрытого пола, поднималась влага и в подвале по-настоящему парило.
Книгам это не нравилось.
–Помню. Никакого телевизора, зато книги, – хмыкнула Агнешка и смешок её был нервным. – Я вот о чём думаю – может там не всё отсырело? Может что-то ещё в нормальном состоянии? Ну или не сильно в размокшем?
Я пожал плечами – в такой момент думать о каких-то книгах? Впрочем, о чём нам ещё думать, чтобы не сойти с ума? А так дела. Агнешка права. Всегда права.
–Может удастся сдать на те же развалы. Всё грошик, – Агнешка закончила свою мысль и замолчала. Мысли её вернулись в подвал, к этим ненужным, оставленным на отсырение и медленное поедание плесенью книгам.
–Вполне неплохая мысль, – я потащил мысли Агнешки из подвала, перенимая её предложение отвлечься, – а вещи? Может тоже что-то ещё в нормальном состоянии?
Чего я никогда не мог понять в маме, так это то, что она всегда дурно одевалась. Всегда говорила о своей бедности, о том, что ей нечего больше носить…
В детстве, когда мы с Агнешкой были маленькими. Я в это верил. Но потом я увидел, что и тётя Стефа – через два дома жившая от нас, и родная сестра нашей мамы – тётя Рута, каждый раз, приходя к нам в гости, тащат пакеты с вещами. И для нас, и для мамы. Если нам мама через раз разрешала выбирать что-то, что мы с Агнешкой делали с особенным рвением, то о себе мама всегда говорила одно:
–Я слишком бедна для этого.
И отказывала, отказывала…
–Пропало всё! – отмахнулась Агнешка с досадой и замолчала.
Я знал о чём она думает. После того, как кончились годы учёбы, как кончилась школа, куда мы с Агнешкой чуть ли не рвались каждый день, никогда не пропуская занятия, мы подались в город и наши пути разошлись. Я поступил не примериваясь, абы на кого, лишь бы получить комнату и возможность не быть больше в нашем забитом вещами, всеми вещами, но только не нужными, в затхлости погрязшем доме.
Агнешка не поступила – провалилась, но пошла работу и вскоре смогла снимать не угол, а квартиру. Но она оказалась первее меня – она смогла возвращаться домой, к матери, ездить в гости, привозить ей из города гостинцы и вещи, уговаривать, просить начать жить по-людски, просить расхламить хоть немного места.
Я не мог. Я просто пересылал ей деньги, а после выслушивал от расстроенной Агнешки последние новости:
–Она купила в дом семь сковородок. Обошла весь район в поисках одной и той же распродажи. Тадди, ей их даже складывать некуда!
Это я и сам знал. Мама покупала и покупала, складировала и складировала, но не пользовалась, заявляя о том, что бедна для вещей. И пропадали сковородки, книги, вещи. Впрочем, это ещё было не самым страшным.
Отредактировано: 27.05.2024