Оберег

Оберег

Я - оберег.

Мой дар мог проявиться в тревожащей сердце музыке, в выжигающем душу танце, в сковывающем дыхание пении. В складывании узора из лепестков Черной леди, в пересчитывании золотых рыбок в пруду Императора, в пересыпании белоснежного риса из чаши в чашу, - во всем, что я когда-либо делала или мечтала делать.

Но меня сделали оберегом.

Сто дней мое сердце плавилось и менялось в Главном Храме Талантов - я была их редчайшим сокровищем, их черной жемчужиной, раковиной - spondylus, голосом, умеющим любить.

Я - оберег. Сила моя такова, что пока я нахожусь рядом с тем, кого люблю - ни одна беда не коснется его.

Пока я не сгорю.

Это дар и проклятие, дарованное мне моим давно ушедшим народом. Я - единственная, кого они не успели забрать, я - дитя, украденное по приказу Императора ради его единственного сына.

Пятнадцать лет мы росли рядом друг с другом, пятнадцать лет он врастал в мое сердце; деревце, саженец, корни его сплелись с моими венами и каждый вздох, каждая перемена настроения бежали к моему пульсу.

Одна я умела утешить Наследника, одна я знала, почему четыре звезды лучше - чем три. Четыре - это две пары. Три - это пара и одиночество, и это - неправильно.

Только я знала, что карпы любят крошки от черного хлеба, флейта откликается лишь тем, чьими пальцами играет само вдохновение, а ветер умеет прятаться в чашечках лотоса; а потом еще два года и еще много дней мы ждали совершеннолетия Наследника, чтобы он мог объявить меня своей Девой.

И тогда наши поцелуи перестали бы быть запретными, - хотя кто посмеет тронуть Наследника и его оберег?

Да, уже тогда я была его оберегом.

Два года и много дней - а в день нашего совершеннолетия Император представил Наследнику его невесту.

Конечно же, он любил меня - он сам клялся, целуя мне пальцы, в ночь перед свадьбой, в утро перед обрядом.

Я пела ему, чтобы унять его печаль, хотя сердце мое разрывалось - я видела, как робко он касался плеча своей суженой.

А когда вечером они скрылись в своих покоях, я танцевала до изнеможения - я оберег, но я не желаю ощущать то, что чувствовал он в те мгновения.

Я - оберег.

Его пощечина - всего лишь знак его грусти, и его сожаление было искренним.

Я - оберег.

Он не мог, нет, не мог, остановить жену, когда та, ревнуя, приказала стражам связать меня и привязать к столбу позора.

Возможно, это он ослабил веревки, чтобы я могла уползти?

Я не помню.

Я пела, чтобы Наследник не бил себя по лицу, прося прощения.

Я гладила его высокий лоб перебинтованными пальцами и рассказывала ему о крае, куда ушел мой народ и куда однажды могли бы попробовать отправиться и мы.

...Ты знаешь, друг мой, брат мой, сердце мое, что мой народ настолько привязан к своему краю, что в путешествиях не ест ничего, кроме своего хлеба, не пьет ничего, кроме взятой с собой воды, потому что чужая пища лишает нас силы?

Странно, что мой дар остался со мной, правда? Но, возможно, это потому, что я никогда не пробовала ничего из того, что растет в нашем краю...

Говорят, он прекрасен. Иногда я вижу во сне темно-синее небо и слышу голоса, зовущие меня, и тогда тоска становится такой сильной...

Нет, нет, не плачь, не грусти, конечно же, тогда мы бы не встретились, и это - было бы самым страшным.

Тш-ш-ш, успокойся...

Я - оберег. Ни одна тревога не смеет коснуться того, кого я люблю.

Пока я не сгорю.

... Он пришел ранним утром - холодный ветер перебирал его длинные, черные как уголь волосы. Он шел не таясь и не клонясь, и сила его была такова, что ни один страж не посмел остановить его. Высокий, гордый, прекрасный - Вестник других времен.

Он пришел за мной, - мой народ услышал мою силу, мою боль, мой зов.

Мой народ не бросает тех, в ком течет кровь свободных.

Мой народ прислал воина освободить меня - и воин пришел с миром.

Он пришел просить отпустить меня.

Я знала, что Наследник будет скучать. Кто, кроме меня сможет уберечь его от печали и раздумий? Кто, как не я знает, почему шепот лучше, чем крик, почему иногда лучше закрыть глаза и слушать приближение холодов, чем ждать весны?

Но я так устала...

Никогда не узнать, кто принес Вестнику напиться, кто подменил фляги, кто перелил воду...

Никогда не узнать, сколько ударов нанесли ему, прежде чем он упал на мокрую от вечернего дождя дорожку, прежде чем его серые глаза смогли рассмотреть каждую трещину в покрытых узором плитах.

Я только знаю, что он пришел за мной.

Я только знаю, что шел он много дней - в чужой мир, не побоявшись.