Оборотные чувства

Часть 1

– Эсме, выходи, – раздался совсем близко противный голос Максима, четырнадцатилетнего хозяйского сына.

«Ага, сейчас, – фыркнула девчонка и плотнее прижалась к стене чердака, спрятавшись за коробками. – У меня прошлые синяки не зажили, чтобы новые получать… Пора отсюда бежать и чем скорее, тем лучше».

Эсмеральда не знала родителей, но считала их не слишком хорошими людьми. Нормальный человек не бросит месячную малышку в горах, где на много километров только лес и дикие звери. Ей крайней повезло, что был сезон охоты, и на неё наткнулся сердобольный старик и отнёс в приют. Именно он нарёк девочку странным и чуждым именем. Нянечка не раз рассказывала историю её появления, добавляя всё новые детали: дни тогда стояли морозные, пелёнка была со странными вензелями, врач поразился здоровьем малышки, а воспитатели – её осмысленным взглядом.

К двенадцати годам Эсме два раза забирали в семью. В четыре годика она попала к замечательной молодой паре, которые пробовали себя в роли воспитателей для детдомовского ребёнка. Не сложилось. Они переоценили силы.

Раньше, Эсме считала, что хуже, чем в казённом доме нигде быть не может, но её вторая приёмная семья доказала обратное. Она часто задавалась вопросом: зачем им чужой ребёнок? Бесплатная рабочая сила? Девочка для битья? Дополнительный заработок? Сорокалетняя неулыбчивая, неряшливая женщина никогда не сказала ей доброго слова и не попыталась установить нормальные отношения. Молчаливый мужчина с равнодушными глазами и целым сводом правил поведения, вообще не замечал её до тех пор, пока Эсме не провинится. После он с удовольствием порол девчонку ремнём или ставил в угол на горох. У них было трое собственных детей: пятилетняя Яна, десятилетний Егор и Максим. Если с тихой, немного трусливой малышкой они нашли общий язык, то с братьями всё обстояло печальнее. Старший сразу её невзлюбил, а младший всё повторял за кумиром.

– Не выйдешь, хуже будет, – обещал Максим, проходя в нескольких шагах от её убежища. – Мамка тебе столько работы оставила. Представь, как она разозлится, когда придёт с рынка.

Эсме чуть не взвыла, осознав, что в наказание останется без обеда, а может, и ужина. Кушать после утренней пшённой каши хотелось зверски. В последнее время аппетит сильно возрос, а кормили мало и не сытно. Девчонка постоянно голодала. Казалось, её желудок усох до маленькой монеты, а сама она напоминала оживший скелет. Лишь большие зелёные глаза отличали её от умертвия.

«С меня хватит! – решила Эсме. – Я лучше побираться по улицам буду или в лесу шалаш построю, чем здесь останусь… Но напоследок отплачу им за всё добро, что они для меня за два года сделали».

– Макс, её здесь нет. Она, наверное, в хлеве или сарае прячется, – еле слышно прошептал Егор.

– Скотину к скотине тянет, – хохотнул Максим собственной шутке. – Помнишь, как мы её в будке Трезора нашли?

– А то! Смеху было.

Эсме с силой сжала кулаки, так, что давно не стриженые когти вспороли кожу. Ей хотелось выскочить и расцарапать противным мальчишкам рожи. «Это вы скотины, а не животные! Они умеют слушать и сопереживать, а большинство людей лишь унижать и командовать. Ненавижу!» – подумала Эсме, дрожа от негодования и обиды. – Если бы я была сильной или богатой, вы бы не посмели так со мной. Ничего я своего добьюсь, и тогда никто не решится даже косо посмотреть на меня».

Парни спустились с чердака, но девчонка не шевелилась до тех пор, пока их голоса не раздались на улице. Тогда она быстро вылезла из укрытия и кинулась вниз, в спальню к приёмным родителям. В сундуке у окна, под слоем новых тканей для шитья, мать семейства прятала деньги. «Отлично, теперь надо разжиться едой и одежду прихватить», – размышляла Эсме, пряча ценные бумажки в карман. В старую скатерть она кинула железную кружку, деревянную ложку, буханку хлеба, пару луковиц и шмоток сала, от аромата которого живот свело болезненной судорогой. Вот зачем прятать вкусную еду в подпол? Не сдержавшись, девчонка макнула палец в крынку со сметаной и довольно облизнулась. Как же хорошо делать то, что хочется, а не следовать чужим правилам и бояться наказания? Она только сегодня поняла, как глупо подстраиваться под других людей в надежде, что тебя полюбят.

Сердце девчонки билось в клетке из ребёр, ему не терпелось убежать из этого дома. В любой момент могли вернуться парни и помешать побегу. Эсме повязала на голову чёрную косынку, напялила старый мужской тулуп, который доставал ей почти до пят, закинула на спину узелок с провиантом. Чего-то не хватало? Её взгляд наткнулся на новенькие валенки с калошами, которые подарили Егору на день рождения. Такая обувь нечета её изношенным сапогам, а на улице середина марта, только снег сходить начал, да и то в деревне. В лесу ещё сугробы стоят. Она быстро сунула ноги в валенки. Как влитые. Всё складывалось удачно! Оставалось лишь незаметно ускользнуть. Эсме осторожно выглянула в сени. Никого. Наизусть помня скрипучие половицы, девчонка бесшумно добралась до двери, ведущей во двор, и прислушалась. Где-то слева раздавался недовольный голос Максима, справа – глухие удары мяча о стену.

«Не прорваться, – с отчаянием поняла Эсме. – Надо возвращаться и постараться замести следы преступления: вернуть деньги, продукты, оставить люк в подвал открытым. Мурка быстро туда заскочит и полакомится сметаной. Мне в любом случае попадёт, но за рассеянность… Не хочу! Даже на минуту здесь оставаться. Значит, надо что-то придумать, и отвлечь парней». Она огляделась по сторонам. В сенях особого порядка не наблюдалось. На стене висели старые плащи, не убранные с осени, в глубине валялись деревянные ящики, на шаткой скамейке лежали холщовые рабочие рукавицы, огарок свечи в сколотой чашке и спички. План в её голове созрел моментально. Эсме схватила спички и проскользнула обратно в избу. В большой комнате она подошла к любимым цветастым занавескам приёмной матери и остановилась, сомневаясь: «Так делать нельзя. Это очень плохо… А издеваться над детьми можно? Они успеют потушить. Ничего страшного не случится». Убедив себя, девчонка чиркнула спичкой и чуть подрагивающей рукой поднесла к занавескам. Огонь нехотя перебрался на ткань, пробуя и осваиваясь, и жадно стал поглощать предложенное угощение.