Обратный рейс

Обратный рейс

  Обратный рейс
Рука Лаврова Алексея Анатольевича дрогнула. А ведь всего-то требовалось поставить подпись на привычном больничном бланке. Какими чёткими, понятными, по-врачебному сухими были эти ровные графы с обозначенными полями. Любая информация из разряда «хобби», «любимые цвета» в отношениях врача и пациента была никчёмной и излишней. Откуда же было взяться внезапным эмоциям в длинных пальцах Лаврова, держащих шариковую ручку с тёмно-синей, а, может, фиолетовой пастой, подаренную благодарной пациенткой самому выдающемуся хирургу города. Дарящая пожелала Лаврову подписывать этой ручкой только «счастливые» заключения своим пациентам, и вот, по несчастливой неслучайности, каких в практике врача сотни и тысячи, подпись на сей раз «приговаривала» к неминуемому хирургическому вмешательству юное создание, которое сидело здесь же с белым лицом и невидящим взглядом, в то время как глаза её матери с мольбой смотрели на Алексей Анатольевича, пока стержень ручки грозил коснулся бумаги. У Лаврова возникла было мысль воспользоваться альтернативным канцелярским предметом, но, как назло, Анечка, по-видимому, упрятала в шкафчик всё «лишнее», дабы сократить несвойственный врачам «творческий беспорядок» на столе Лаврова. «А, чёрт», - подумал Лавров, понимая, что каждая секунда промедления в присутствии пациента давала последнему ненужную надежду, тем самым усиливая последующее страдание от осознания неизбежности.
Когда пациентку и её маму в кабинете Лаврова сменила вернувшаяся из регистратуры Анечка, Алексею Анатольевичу полегчало.
- Что-то Вы не очень… Устали? – зазвенела Анечка.
- Пора мне в отпуск, - сам себе поставил «диагноз» Лавров и щёлкнул пальцами, а затем кольцами папки с перекидными файлами. – Поехали? Тур выходного дня.
- Алексей Анатольевич, я не могу… Что я скажу? – потупила взгляд Анечка, что сделало её до неприличия очаровательной. Анечка была три года замужем, но пост медсестры под началом Лаврова – высокого светловолосого и уверенного в себе холостяка тридцати с лишним лет – открывал ей другие радости и перспективы, нежели томная семейная жизнь. Лавров, однако, вёл исключительно тактическую игру, и дальше слов и невинных поцелуев в уголки губ в конце рабочего дня не заходил.
- Ну, нет - так нет, а я поехал, - ответил Лавров, меняя белоснежный халат на тёмно-серое пальто, оставляя Анечку гадать, относилась ли последняя фраза к маршруту «больница-дом» или «работа-отпуск».
Десять лет практики – это не шутки, особенно, во врачебном деле. Но, быть может, именно лёгкий нрав Лаврова позволял ему идти вверх по карьерной лестнице с минимальными потерями нервов и здоровья – как своих, так и его пациентов. «Почему эти люди просто не могут хорошо сделать свою работу?» - часто вспоминал излюбленную фразу отца Лавров, которая с момента его решения поступить в медицинский стала его жизненным и профессиональным кредо. Отчего-то датчик дождя в машине не сработал, и Лавров вручную включил дворники, поворачивая на знакомую улицу, где находилось его спасение – турагенство, которое уже не раз выдёргивало Лаврова из больничной рутины и почти как телепорт забрасывало его в какой-нибудь живописный уголок планеты на день-другой, где забытый или просто ненайденный Лавров закрывал глаза на белоснежной постели, что, пожалуй, было единственным напоминанием о больничной атмосфере.
В детстве всем нам твердят о «волшебных словах», которые банально оборачиваются не чем-то вроде «ахалай-махалай», а несложными формами вежливости. В гораздо более сознательном возрасте психотерапевты призывают нас отказываться от значительной части этих благ, уча «спонтанности» – способности отбрасывать условности, устои и всякую всячину на «У»… Это в том числе пропагандировал в своих книгах и Пётр Грач – ростовский психотерапевт, книги которого Алексей Лавров читал
будучи уже тридцатилетним мужчиной и, – да, врачом, – задолго (зачеркните последующее «до») после знакомства с автором. Забавная вышла история, которую и знакомством-то было трудно назвать, да и имена на той встрече так и не были озвучены вслух.
Лавров, студент ростовского мединститута, караулил роковую особу с глазами Клеопатры, которая уже несколько раз искусно резала и сама же сшивала сердце своего подопытного и неопытного в кардиологических делах обожателя. Хирургическая практика будущего врача, Лаврова, была ещё в необозримом будущем, а вот судьбу своего сердца ему пришлось вверить той самой особе, тоже студентке мединститута на два курса старше, в дальнейшем именуемую Кариной. Хорошо ли, плохо ли, но для исторически русского города, имя этой студентки, тем не менее, не являлось редким, что, конечно, объяснялось тонкостями географии и опять же истории.
На ходу застёгивая зелёную, под цвет глаз, сумку на чёрном ремешке, Карина проходила через двойные стеклянные двери мединститута, перевоплощаясь на манер японских аниме из будущего врача в яркую представительницу слабого пола, в чем определённо стоило усомниться, глядя на мгновенно осунувшегося Лаврова, брови которого поползли вверх, словно Лавров извинялся за своё присутствие. Карина осветила его своей улыбкой, взяла под руку и, ослеплённого, направила в сторону кинотеатра в нескольких кварталах по той же улице. Располагая часом свободного времени, пара остановилась у фонтана в зелёном сквере, мало сглаживающем шум центральной улицы города, но влекущего своей простодушной красотой.
- А ведь обычно светлоголовая дама бросается в объятья тёмного красавца, - прозвучало справа от Лаврова.
Алексей обернулся и встретил цепкий взгляд пожилого мужчины, седого и скорее, худощавого, нежели крепкого. Тем не менее, осанка его была прямой и отчего-то гордой.
- Простите, Вы хотели сказать «светловолосая»? – заинтересовалась Карина, сразу уловившая контраст картины из слов и реальности.
- Да что Вы, я же не художник, я психотерапевт. Ваш спутник – самый что ни на есть светлоголовый представитель рода человеческого. Хотите, расскажу Вам про него?
Алексей, несколько вышедший из поля обаяния Карины, направившей своё внимание на интересного собеседника, вспомнил случай с цыганкой, вычитанный им когда-то в интернете. На классическую реплику «Позолоти ручку» рассказчик достал из кармана баллончик с золотой краской и буквально выполнил просьбу цыганки, обогатив свой лексикон отборной цыганской бранью. Машинально Алексей сунул руку в карман, но в нём оказалась лишь десятирублёвая банкнота, которой вряд ли можно было откупиться от интригующего предложения.
- Для начала проведём калибровку, - подмигнул не то Карине, не то Алексею, а то и вообще южному поздне-апрельскому солнцу собеседник. – Расскажу про Вас, красавица. А если всё правда – задержу Вас на подольше.
- Мы в кино опоздаем, - шепнул Карине Лавров, целевой аудиторией реплики считая шутника с сединой в голове.
- Да не опоздаем, конечно, мне очень интересно, это ведь наш коллега, - и Карина всем телом обратилась в сторону уличного астролога, как про себя окрестил собеседника Лавров.
- Вы жаждете держать всё под контролем, испытывая необходимость получать мужское внимание, которое Вы недополучили в детстве от строгого отца, отдалённого как душой, так и телом. Единственные его реплики в Вашу сторону касались Ваших достижений, оттого Вы связываете свою надежду на большую любовь с количеством своих побед в любой сфере, что, несомненно, позволит Вам построить блестящую карьеру, если Вы не дадите слабому мужчине разрушить её и Вашу жизнь. Помешать Вам может только сей фактор.
Лицо Карины, обрамлённое чёрными локонами, растрепать которые было не под силу даже неизменному ростовскому ветру, побледнело.
- Ага, видите, я прав, я прав? – почти как шаловливый ребёнок обрадованно воскликнул «астролог».
Никто его не мог остановить. Какая-то часть Лаврова старалась проанализировать слова, характеризующие саму Карину, а какая-то была парализована мыслью, что «астролог» в продолжение своего монолога ткнёт в Лаврова пальцем и объявит его тем самым «слабым мужчиной».
- Ну, а теперь с Вами, молодой человек. Ваше стремление спасать мир конкурирует с идеей самопожертвования, очевидно, ввиду некоторых семейных установок, например, отец очень ответственно подходил к своей работе, а мать ставила эту ответственность выше себя и своих потребностей. Так или иначе, в какой-то момент Вам придётся сделать выбор – благо мира или личное счастье. Есть у одного классика хорошенькая финальная фраза: «Отказаться от всего ради личного счастья - может быть, и означает поражение, но это поражение лучше всяких побед». А продолжение, знаете, какое? «Какую цену приходится платить человеку за то, чтобы не быть бессмысленной тварью!» Каково? Это не мои вам шуточки. Ну да вы в кино опоздаете! Всего доброго!
И спина в сером полупальто удалились, смешавшись сначала с зеленью сквера, а затем и вовсе исчезнув в движении города. Ни Алексей, ни Карина не запомнили, какой фильм они смотрели. Зато спустя десять лет после той встречи, когда коллеги Лаврова, жужжа об успехе ростовского психиатра после смены, оставили на столе одну из его книг, Лавров опустил глаза и встретился взглядом с автором, глядевшим на него с обложки. Пётр Грач. «Чтение лиц». «И надо же было тебе тогда попрактиковаться на нас…», - с досадой подумал молодой хирург, засовывая книгу между своих папок в кожаной сумке, всегда тесной для её содержимого.
Вещи аккуратно складывались в небольшой чемодан, который Лавров неизменно брал с собой в тур выходного дня, дабы ограничиться ручной
кладью, а не рисковать и без того ограниченным временем в ожидании и поиске своего багажа, ползущего среди других саквояжей по монотонно гудящей ленте. На сей раз Лавров готовился «телепортироваться» в Дубай. А почему бы и нет? Старинные европейские города со своей историей, архитектурой всегда ставились Лавровым на первое место. К тридцати пяти он такими короткими набегами исследовал и Европу, и острова. Конечно, последние проигрывали и своей многочасовой «телепортацией», и полным несоответствием цели поездки – остаться в одиночестве. Нет, разумеется, на островах можно потеряться в своём бунгало, но на фоне пар, позирующих в светлых одеяниях для местных, набивших мозоль на пальцах, фотографах, было несуразно отдавать своё время и деньги ради чтения книги в гамаке под пальмой, как бы красиво это не выглядело через фильтры Instagram. Все «симптомы» выходных как-то лёгкий загар, редкие снимки какой-нибудь диковинной рыбы и билеты ликвидировались Лавровым до выхода на работу путём несложных операций – хорошей ванной, переносом медиа в «облако» и выносом мусора. Лавров надеялся увидеть на своих билетах Прагу, но горящий тур в Дубай перевесил чашу весов в совсем противоположную сторону.
Пройдя таможенную зону в ростовском аэропорту в полвторого ночи, Лавров оставался в неспящем режиме исключительно для того, чтобы продолжить сон, прерванным полутора часами ранее, уже в кресле самолёта. Умение просыпаться быстро и засыпать в любое время являлось если не врачебным долгом, то, как минимум, тестом на профпригодность. Полчаса в полупустом зале перед посадкой на борт годились разве что для осознанного отключения от работы, родного города и некоторых особых причин. На сей раз причин было две – та девочка, «подписанная» не той ручкой, и сцена недельной давности на врачебной планёрке.
Лавров прикрыл глаза, восстанавливая все фразы, зная, что эти кадры ему не дадут уснуть, пока он не соберёт их заново как пазл и не выбросит хотя бы на пару дней из своего сознания.
Он сидел во втором ряду, слушая, как заведующая отделением устраивала выволочку новому хирургу. Не вдаваясь в подробности
претензий, Лавров разглядывал говорящую, как если бы он сам хотел научиться читать по лицам. Зелькина Антонина Михайловна. Лавров едва ли быстро бы запомнил это сочетание, если бы не немалое количество раз, которое ему приходилось стучаться в её кабинет, табличка с ФИО на двери которого оглашала значимость нахождения в нём этой важной персоны. Высокая худощавая женщина, чьи длинные руки вкупе с её сутулостью, казалось, позволяли ей дотянуться до чего угодно и кого угодно. Крашенные в рыжий цвет волосы, постепенно теряющие свою огненность, раз в месяц загорались снова, скрывая тонкую линию седины у корней. Волосы, собранные на затылке в причёску, обычно именуемую у школьниц «мальвинка», со спины молодили их обладательницу, но, стоило ей обернуться, как пронзительно-презрительный взгляд серо-зелёных глаз умело гипнотизировал до немоты любого собеседника, а узкие губы, всегда сжатые и тянущие к себе сотню мелких морщинок, «выплёвали» одну и ту же реплику: «В хирургическом отделении есть вещи поважнее этих, поверьте». Как правило, диалог на этом заканчивался.
Планёрка шла уже более часа. У Лаврова была назначена операция, к которой он не успел как следует подготовиться из-за пробок, созданных ростовскими «кротами» - как всегда в будний день, как всегда на центральной улице. Об этом знала и Зелькина. Но, встречаясь с говорящим взглядом Лаврова, она невозмутимо продолжала публичную порку его коллеги, по-видимому, совершенно уверенная в том, что в хирургическом отделении в данный момент не было вещей поважнее, о чём и шепнул соседке Лавров.
- Я не нуждаюсь в дублёрах, Алексей Анатольевич, - бросила в его сторону Зелькина. Планёрка, тем не менее, на этом завершилась.
Лавров не придал значения ни своей реплике, ни комментарию Зелькиной, уверенный в том, что теперь он был свободен.
- Алексей Анатольевич, а задержитесь-ка, - услышал Лавров. Он обернулся, желая лишь одного – быстрее удалиться из этого кабинета.
- Знаете, что бывает, если наступить кошке на хвост? – раздалось со стороны Зелькиной, собирающей бумаги на столе и не глядевшей на Лаврова, словно она была учительницей в школе, и, отчитывая нерадивого ученика, одаривать его взглядом считала слишком дорогим подарком.
Лавров моргнул, не поверив в то, что его «дублёрство» послужило для Зелькиной поводом «обозвать» себя кошкой.
- Быть может, завизжит? – предположил Лавров.
- Может быть. А ещё она может прокусить ногу. Кстати, вещь довольно неприятная.
- Полагаю, - ответил Лавров.
Зелькина продолжала собирать бумаги, оставив Лаврова в этой извечно неудобной позиции «начальник - подчинённый». Через несколько секунд она всё-таки подняла глаза и «выплюнула»:
- В хирургическом отделении нет более важных дел, чем стоять у меня в кабинете?
Лавров развернулся и вышел. Когда через сутки после операции у его пациента поднялась температура, Алексей, слишком хорошо знающий о частотности такой реакции организма на хирургическое вмешательство, тем не менее, не мог не «уколоть» себя мыслью, что в этом была и его вина, помня своё горящее лицо во время операции через сорок минут после общения с Зелькиной.
В начале восьмого самолёт блеснул крылом Дубаю, а тот дружелюбно пригласил его приземлиться. Надевая солнцезащитные очки, Лавров вышел из самолёта и направился к выходу из аэропорта, чтобы сразу взять такси. Чистота Эмиратов соответствовала чуть ли не медицинским планкам, что не могло не импонировать врачу, пусть и на отдыхе. Лавров отнюдь не страдал мизофобией, но кто был бы против того, чтобы риск подхватить какую-нибудь экзотическую инфекцию был снижен до минимума. Номер в отеле с видом на пляж и голубую гладь Персидского залива на два дня должен был
стать пристанищем Лаврова, о чём, конечно, позаботилось турагенство. Чемодан опустел, шкаф слегка наполнился, душ был проверен на наличие горячей воды, скорее, как must-be, чем необходимость в дубайской жаре, где достаточно было бы и прохладной воды, чтобы освежиться. Лавров опустил руки под воду и только тогда ощутил, что вокруг него не было предметов его врачебного кабинета, ему предстоял осмотр не пациента, а местных достопримечательностей, и, наконец, он мыл руки не для посетителя, а для себя самого.
Зал, в котором размещался долгожданный и желанный завтрак, пестрил свеженарезанными фруктами, что, несомненно, было на руку убеждённости Лаврова в том, что врач должен подавать пример, в том числе, и здоровым питанием.
Тарелка опустилась на стеклянную поверхность стола, звякнув, и в то же самое мгновение Лавров услышал голос, который он мог спутать только с его записанным на диктофон аналогом. «Да ладно,» - подумал Лавров, оборачиваясь.
В нескольких шагах от него, возле кофемашины, стояла Карина. Нет, не та Карина, которую он запомнил на её выпускном в платье бутылочно-зелёного цвета, не та Карина, которую он догонял на такси, когда, столкнувшись с ней на улице, увидел дикую боль в её глазах, и, оторопев, не сразу понял, как она села в машину и уехала от него по неведомой ему причине. Это была совершенно другая… взрослая женщина, внутренний мир которой был для него так же непонятен, как противоречащие друг друга анализы, которые, по логике, должны были всего лишь подтвердить очевидный диагноз.
Лавров замер. Но взгляд человека имеет силу гораздо бОльшую, чем мысли, и, через секунду Карина поджала губы, набрала в грудь больше воздуха, словно у неё перехватило дыхание, и подняла глаза, встретившись взглядом с Лавровым. Руки её держали маленькую чашечку с горячим кофе, которая в этой сцене играла роль единственного предмета, являющего собой реальную опасность на фоне молчаливой перестрелки взглядов.
«Одна?» - было первой мыслью вышедшего из оцепенения Лаврова. Всё ещё стоя у столика с единственной тарелкой с фруктами, Лавров протянул руку к Карине, что для всех окружающих выглядело как самый обычный жест, приглашающий красивую женщину за столик.
Карина сделала шаг в его сторону. И лишь теперь, овладев собой, улыбнулась двойной улыбкой – наигранно-вежливой внешне и трогательно-чувственной изнутри. С возрастом женщина учится притворяться. Но только настоящая женщина умеет находить в этой слабости силу.
- Давай сразу сойдёмся на том, что мы встретились здесь не случайно, и оставим этот вот удивлённый тон начала беседы для дешёвых сериалов, - сказал Лавров, дополняя свой столик ещё одним стулом с мягкой спинкой.
- Тогда дай мне хотя бы пару минут, чтобы опомниться, - выдохнула лёгкий смех Карина.
- Я дипломат. Я умею ждать, - уверенно сказал Лавров.
- Ты врач, мне ли не знать, - улыбнулась Карина.
- Ого, а я думал, ты всё забыла, - пошутил было Лавров, но по дрогнувшим ресницам Карины понял, что и такая невинная фраза была прогулкой по минному полю.
- Давай я просто выпью кофе, и мы выйдем отсюда, - произнесла Карина.
«Пожалуй, иногда можно уступить инициативу и даме», - подумал Лавров, промолчав в ответ, чтобы не перечеркнуть вполне приемлемую для него линию развития событий.
Удалившись от шума отеля под сень экзотических насаждений, Лавров шёл по вымощенной камнем дорожке рядом с Кариной. Её свободное платье-туника с длинными рукавами в местном стиле особенно выигрывало за счёт цвета морской волны, играя оттенками голубого и зелёного в своём непростом узоре, бегущем по ткани. Тень деревьев лилась достаточно
плотно, исключая необходимость солнцезащитных очков. Отметив про себя этот факт, Лавров с облегчением подумал, что «глаза Клеопатры» не будут скрыты от него пеленой стёкол.
- Где же ты была всё это время? – произнёс Лавров.
Карина бросила в его сторону взгляд, который любой назвал бы «не из лёгких».
- Питер, интернатура, замужество, развод, Ростов…
- Ростов? Ты сейчас живёшь в Ростове?
- Да.
- Я не знал ничего из вышеперечисленного.
- Не мудрено. Рвутся связи гораздо быстрее, чем образуются.
- Тут я бы поспорил, но… - Лавров посмотрел на уголки губ Карины, которые, как ему показалось, были ниже, чем в последний раз, когда он её видел. - … но не буду! – закончил он.
Ожидая встречного вопроса, Лавров замолчал. Глупо рассказывать о себе без просьбы, особенно, когда твоя жизнь внешне сложилась более удачно, чем у только что высказавшегося собеседника. Карина, похоже, почувствовала, неловкость ситуации и посмотрела на Лаврова.
- Ты не удивляйся, что я ничего не спрашиваю. И я не права, наверное, про связи, - улыбнулась она. – Просто я всё про тебя знаю. И что ты стал очень хорошим хирургом, и где ты работаешь, и какая у тебя категория, и как зовут твою медсестру, даже адрес твой помню. Правда, одного я так и не поняла.
- Чего? – спросил ошеломлённый Лавров.
- Почему ты до сих пор не женат… Ну или там почему нет детей, вообще какой-то личной истории, пусть даже неудачной, как у меня.
- Ну почему же нет? Вполне так есть. Чем наша история не годится?
- Это было давно и…
- Неправда. Не так уж давно.
Карина снова замолчала. Как бывший романтик, Лавров допускал, что их внезапная встреча могла вызвать такую реакцию, но как врач он не понимал этого.
- А у тебя? Есть дети? – осторожно спросил Лавров.
И вот теперь он увидел, что добрался до самой глубины терзающей Карину боли. Она отвернулась, а когда вновь посмотрела на Лаврова, его передёрнуло. Нет, не та дикая боль в глазах перед машиной, которую он запомнил, но её страшная тень, которая темнела с каждым годом.
- Ты помнишь, мы с тобой тогда встретились возле двадцатки?
- Да, - машинально ответил Лавров.
- Я тогда.. – Карина набрала в лёгкие воздух. – Я аборт сделала.
- Чей? В смысле, аборт… В смысле…
- От тебя, - закончила невыносимо-затянувшийся вопрос Лаврова Карина.
Алексей смотрел на Карину как на инструкцию к прибору, о назначении которого он мог лишь догадываться. Да и сама инструкция была на непонятном ему языке, с недоступными для его аналитики данными. Ему показалось, что он так и не может сложить воедино эти слова. Аборт. Карина. От него.
- Но у нас же… Всего один раз…
- И то как-то несерьёзно, после выпускного, да?
- Про «серьёзно» мы ещё поговорим. Но… Я же ничего не знал… Почему… ты… ничего… мне… не сказала… - выдыхая порциями воздух, произнёс Лавров.
- Тебе тогда до выпуска ещё два года было. А я уже знала, что поеду в интернатуру в Питер. И ещё этот мужчина тогда с его словами про то, что мою жизнь может испортить только мужчина.
- Слабый мужчина, если не ошибаюсь, - машинально уточнил Лавров, и тут же задал вопрос. – Так значит, ты меня записала на эту роль?
- Господи, ну ещё обвини меня сейчас в том, что я сделала чуть ли не полжизни назад. Иногда мне кажется, что вообще в прошлой жизни. Только вот расплачиваться приходится в этой.
- Что ты имеешь в виду?
- Мы с мужем развелись, потому что у нас так и не получилось завести детей. Похоже, у меня уже и не получится.
У Лаврова шумело в голове, быть может, от того, что вокруг стояла оглушающая тишина, и все его мысли и эмоции на этом фоне казались громче и явственнее.
- Я не считала тебя слабым… Я тебя просто тогда не разглядела… С первого раза… - улыбнулась Карина с печальной тоской, которая извиняла все её слова.
- А теперь?
- А теперь у меня не осталось никого, кого бы я могла обвинить в случившемся, кроме себя.
Шаг за шагом они оказались у отеля.
- Его зовут Пётр Грач. Того психотерапевта. Он теперь книги пишет, - сказал Лавров.
- Знаю. Я даже почти пришла к нему на консультацию. Но подумала, что если я сама себя не воскрешу, то никто не поможет.
- А я?
- Ты хирург. Хирурги спасают живых, а не воскрешают мёртвых.
- Ну, это мы ещё посмотрим.
Когда два человека, связанные прошлым, оказываются в объятьях моря и некоторой свободы, им не остаётся ничего другого, как вообразить себя избранными счастливчиками, прячущими своё томление в касаниях рук, мимолётных улыбках или, наоборот, звОнком, хотя и бессмысленном, смехе, не замечая других людей, почти с зеркальной точностью воспроизводящих такое же счастье.
- Послушай, я ведь почти не помню ту ночь… - виновато сказала Карина, когда стряхивая песок с ног, они с Лавровым устраивались на кровати, явно не для одного постояльца, или, на всякий случай, не для одного постояльца в номинально одноместном номере Лаврова.
- Если тебе от этого легче, то я тоже не сказать, чтобы много, помню.
- Легче, - улыбнулась Карина.
- Чего-то нам недодали в мединституте. Наверное, умения разговаривать с людьми, а не только с пациентами.
- А пациенты не люди? – очевидно парировала Карина.
- Это тема для научной работы, оставь её Зелькиной.
- Ох, Зелькина. Ты знаешь, что она…
- Нет, только не Зелькина. Не сейчас… - мотнул головой Лавров, и, ловя своими губами улыбку на губах Карины, заметил, как «глаза Клеопатры» закрылись.
Разбрасывая подушки по ковролину в едва освещённой одним-единственным горящим на противоположной стене бра, всё те же «избранные счастливчики» навёрстывали минуты, часы, годы невысказанных слов, невыброшенных эмоций в виде поцелуев, объятий, движений, которые, настоявшись, стали ценнее и благороднее, как хорошее вино. И не в вине, о которой говорила Карина, была истина. Она крылась далеко впереди, ещё не
осознанная и не досягаемая для порывисто дышащих тел, открывающих друг другу душу…
- Послушай, но это правда важно… Зелькина… Через пару месяцев грядёт переаттестация. Она может лишиться своего кабинета.
- Что, переедет? – своим привычным шутливым тоном спросил Лавров.
- Ну что ты, в самом деле. На её место думают поставить другого человека. Угадай, кого?
Перед глазами Лаврова снова возникла сцена планёрки. Он привстал на одном локте.
- Так вот почему она привязалась ко мне…
- Уже что-то было?
- Думаешь, она знает, что могут меня выдвинуть?
- Конечно! Уж она-то лучше всех это должна понимать.
- А откуда ты всё это знаешь? Где ты сейчас работаешь?
- Ну, конкретно с работой это не связано. Знаю от бывшего мужа. Он в минздраве, региональном отделении.
- А фамилия?
- Бериков.
- А у тебя его фамилия?
- Да, поэтому ты и не мог догадаться, что я ближе, чем ты думаешь.
- А были прецеденты?
- Да, - улыбнулась Карина. – Думаю, ты не раз видел анализы, подписанные мной. Я в ОКДЦ работаю.
- Да, по фамилии теперь бы не догадался. Зато вот не далее как пару дней назад я принимал твою однофамилицу.
- Розу Абрамян? Это дочка подруги моей мамы.
- Да, ещё сразу про тебя подумал. Передёрнуло всего.
- Ну, слава Богу, у неё-то всё в порядке.
- Пока ещё нет, но в понедельник после обеда всё сделаю.
- В смысле?
- Операция в понедельник.
- Какая? У неё же анализы в полном порядке. Я сама всё делала, и сама подписывала. Так что на одном бланке были обе мои фамилии – девичья и нынешняя.
- Карина, ты понимаешь, что если мы говорим об одном человеке, то я собираюсь резать здоровую девочку? У меня на руках были анализы однозначного толка. Если только…
- Что?
- Если только их не подменили.
- Зачем?
- Тут только два варианта. Либо навредить Розе, что вряд ли, либо чтобы подставить меня.
Они посмотрели друг на друга. «Кошка» готовилась прокусить ему ногу, как и обещала.
Аэропорт в Дубае в начале десятого вечера был залит огнями.
- Это ж надо, двадцать пять минут между двумя рейсами. Это в один-то город, - констатировал Лавров.
- Я буду тебя встречать в аэропорту. Никогда это не было так удобно, - улыбалась Карина.
- Это точно. Мы почти рука об руку полетим. Если вдруг мой рейс задержится, ты не жди, поезжай домой, отдохни. Ты мне очень будешь нужна в понедельник.
- Знаю, всё, как решили.
Они стояли в конце очереди, всё ближе подходящей к стойке для регистрации посадочных талонов. Карина протянула упругую бумажку улыбающейся девушке. Красная линия на штрих-коде, писк, отозвавшийся эхом где-то под потолком аэропорта.
- Ну, пока! До скорого! – повернулась Карина.
- Пока! – отозвался Лавров и проводил её взглядом, пока она не исчезла в рукаве, ведущем на борт самолёта.
- Ну, хорошо, а мой где? – Лавров посмотрел в тёмное небо за огромными стеклянными стенами, и подумал, что надо бы не забыть надеть куртку перед выходом из самолёта. В Ростове снег, а простуда в день схватки с Зелькиной была ему ни к чему.
Карина смотрела на табло. Самолёт Алексея вылетел с получасовым опозданием. Они летели в одном небе, в часе друг от друга. Вокруг аэропорта бушевала метель. Карине было досадно, что она не могла прислать смс Алексею, сообщив, что её самолёт приземлился безо всяких задержек, чтобы он не переживал… Какая глупость. Переживала она, а не он. На земле другие законы, нежели в небе. Время шло. Карина, постоянно смотревшая на меняющиеся цифры на табло, задремала. Очнувшись, она поняла, что прошло почти три часа, у неё затекли руки и ноги, всё тело ныло. «Уехал», - было её первой мыслью, и у Карины защемило сердце. Она встала, подошла к стойке информации, где происходил какой-то странный галдёж.
- Извините, а рейс из Дубая давно приземлился? Я, похоже, проспала.
На неё как-то странно посмотрели.
- Ещё в воздухе. Сейчас должен садиться снова. Первый заход на посадку не… получился.