Образ на цепях

Образ на цепях

            Ясный безжизненный день. Небо серебристо-серых тонов. Озёра и реки наполнены грустью. И беспощадная буря взывает: «Как с полминуты, ты — корм для воронья». Обратная пропорциональность. В детстве хочешь изменить мир, затем, повзрослев, пытаешься не дать изменить себя самого. И обращаешься к судьбе исподлобья.

            Монета, упавшая на ребро. Ни одна горделивая богиня не потерпит такого к себе отношения. Личность должна верить в концепцию рая, в безмерное могущество грядущей данности, а иначе общество поглотит смута, анархия.

            «Sors salutis — et virtutis…». Зашумела листва.

— Геката? — Повторил я вслух. И, по инерции, замер в ожидании отклика…

            Никто не отозвался. И я с облегчением отставил плечи назад.

            Кризиализм помог снова заснуть. Но ненадолго. В конечном счёте, я провёл бессонную ночь. Лунный свет урывками опускался на лоб. Затем горизонт осветила заря, показав безбрежное изящество камня и нежность мертвенно-зелёного склона.

            Заалело, и кровь ударила в голову.

            Я знаю причину: адский груз давит на спину. То беспокойное состояние, когда не можешь выразить тревогу и ужас в потоке времён. Зеркала и полосы света. Глаза опущены вниз и лишены блеска. Ориентировочно, начинается каждое утро. Невыносимая тяжесть, словно обнажённый кирпан. Безмолвная тень — никто не осуждает так жестоко и грубо. А прямой посыл в ничто — не подтверждается честным ответом. Как и любая акрасия.

            Она потянулась и негромко спросила:

— Отчаянный, будешь столько работать, и кошмары никогда не исчезнут. Давай себе передышку.

— Извини, чуть позднее. — В такой манере отвечал я каждый раз на смиренную просьбу.

— Ты замечательный, ты знаешь?

— Да? Отчего же?

— Сейчас ты вершишь то, что общество не оценит. О, тебе ведь не поставят памятник.

— Я делаю это, прежде всего, для нас. Ты и я, и кроме — меня не волнует никто.

— Но ты же не камень.

— Я…

— Нет, правда, не спорь. — Продолжала она. — У тебя сосуд лопнул.

            Я наклонился, чтобы позволить ей достать капли, но, вместо этого, она прижалась ко мне.

— Ты же хочешь поступать на истфак?

— Планирую. — Неуверенно сказал я.

— Тогда зачем ты сдавал литературу?

— Для себя.

— Девяносто семь баллов — не очень похоже, что «для себя». — Игриво прошептала она.

— Было интересно, au courant, на что я способен. По крайней мере, согласно требованиям системы образования.

— А практическая сторона?

— Небольшая. Если вообще есть. Но мне жаль, что я обделил тебя вниманием. Я исправлюсь.

— Обещаешь?

— Конечно, милая.

— «Cibi, potus, somni, venus omnia moderata sint».

— Разумеется. Хотя, ты же понимаешь, я ненасытный.

            Вначале она посмотрела на меня с недовольством, затем, поддавшись, будто уже своему собственному влечению, провозгласила:

— Почему бы и нет?

            Порой этос нежится в вишнёвых садах, но, всё же, лучшая элегия духа — ор-кли, а также сумма труда и протеста. Сам идеал для меня — как долгий путь к возвышенности, огороженной множеством обрывов; падение, конечно, — вопрос времени. И чего я желаю? Самопознания.

            Неподготовленный пилигрим, бездумный паломник не судят о «странствии» непредвзято. Но постижение — тонкое искусство вечно оспаривать, связь интуиции и абсолютного слуха. Во всяком случае, мрак внутри — уникален, и эгоистическое нежелание делиться истоком, по преимуществу скованности, ведёт к вырождению.

            Телесное исцеление, деревянный костюм. Пока существуют сдвиги и колебания, мы не решимся восславить высшее проявление бедственной мелочности и приземлённости. Деньги. Власть. Игра с тоской. Одновременно и поочерёдно. «Ecce Homo», не так ли? Вот две идиомы — чистые руки и пустые глазницы. И умеющие попросту красиво молчать — гораздо в большей степени люди.

            Но любопытно, почему (даже из моих знакомых филологов) никого не смущает фраза: «Среди согласных много глухих?», — ведь это касается большинства романских и балто-славянских языковых групп. Добавлю ещё: недооценённых представителей, поскольку лингвокультура — основа ментальности. Актуализируя, так описывает генезис фреймов и духовную сферу этносов когнитивная семантика.

            Герметично закрытая крышка гроба — вот символ. И в нём прослеживается суть человечества с обусловленными стереотипами. Шесть футов, концептуальная особенность которых заключается в изоляции не только от общества, но и бренности разума. А он-то часто подводит, отдаваясь на растерзание метафизическим жвалам. Призраки трёх королей, вороны, колокол. Хочется верить, что завтрашний день принесёт с собой лишнюю горстку тепла, и перебирать мифы будет слегка веселее.

            Постоянно приходится напоминать себе, что подземное царство изначально было представлено синкретизмом рая и ада, вернее — их прообразом: туда попадали совершившие достаточно благородных поступков, то есть, добродетелей. Возможно, иной просто перемолол зерновых на порядок больше других. Божество оплачивает труд бесконечным блаженством. Или превосходным застольем с родными, — на скандинавский манер.