Обреченные на месть

Обреченные на месть

1. "ОГНЕМ ОЧИСТИТСЯ ВСЯКАЯ СКВЕРНА"

Духота, вонь застоявшегося воздуха, пота, и душок бродящих помой в ведре делали невыносимым пребывание в тесной тюремной камере колонии строгого режима номер 155, но заключенным некуда было деться.

“Черная” тюрьма для особо тяжких преступников. Здесь мучились теснотой, духотой и вонью шесть человек, пятеро из которых за скрипучим столом играли в карты, в то время как шестой сидел на шконке, прислонив спину к стене, разрисованной перечеркнутыми палочками, и читал А.Дюма “Граф Монте Кристо”, - роман о мести.

Месть, - как сладостно это слово, и как горек осадок послевкусия от совершения той долгожданной, сбывшейся мечты. Мечты о возмездии. Как ярко, как желанно для нас свершение справедливости. Но кто определил, что в действительности есть справедливость? Почему смертные берутся судить смертных? Кесарю кесарево? Око за око? Отдайте мертвым хоронить мертвых? Кто определяет кому тюрьма а кому смерть? Кто определяет, убийца ты или жертва? И кому положено больше? Денег, власти, отведенных на жизнь лет? Бог? Легко ли отдать власть над собой и себе подобным тому, кого ты никогда не видел в лицо? Тому, в чьем существовании нет уверенности, и ты вынужден отдавать ему власть над собою по слепой вере? Ведь так хочется, чтобы за то преступление, жертвой которого стали невинные ты бы сам, лично, собственными руками отомстил. Заплатил по счетам. Отнял зуб и глаз у отнявшего.

Так хочется.

И крик отмщения заглушает шепот милосердия.

И ты берешь камень, и отнимаешь жизнь, и воздаешь по заслугам.

И тебя же за это запирают в душной камере с вонючим помойным ведром и потными, татуированными убийцами.

Тебя сравняли с теми, кого ты презирал.

Выбирай, несчастный, - справедливость и заключение, или свобода и унижение.

Лишь редкий и честный человек признается себе что второе привлекательнее первого, и его за это назовут трусом.

В книге осталось всего двадцать страниц. Заключенный Хлопков Дмитрий Максимович совсем скоро будет вынужден вернуться в реальность из литературной вселенной Дюма, и пока он не дойдет до библиотеки, и не обменяет прочитанную книгу на новую, он вынужден будет мучиться осознанием своего пребывания в колонии, соседства с пятью зеками убийцами и вспоминать утешительные, но все же давящие на совесть фрагменты совершенного им преступления.

***

Шесть лет назад.

Пепелище сгоревшего дома еще дымилось и обдавало жаром стоящего Дмитрия Максимовича Хлопкова напротив. Судмедэксперты забрали два обгоревших тела на освидетельствование, а Дмитрий Максимович, давший уже показания был освобожден сотрудниками, с выражением ими сочувствия.

Слезы не могли вырваться из сухих глаз. Да и не было слез. Как не было и голоса, которым кричит всякий, у кого на глазах уносят любимых покойников.

Он чувствовал как сердце его разрывается от тоски, боли, злости и ужаса. Каково это, - гореть заживо?

Его красивая жена, его добрая мать, были всей его семьей, ведь больше никого и не было.

Теперь их обгоревшие трупы на столе, под скальпелем, изучаются равнодушным патологоанатомом, которого скорее всего тошнит от того вида, в котором они теперь находятся.

Больно.

Он кажется чувствовал, что кто-то выскребает его из его собственной души и из его рассудка, как выскребают нежеланный плод из чрева в абортарии.

Его, прежнего, счастливого, теперь хватают кюреткой за пятку, и тащат наружу, чтобы бросить в холодный, медный таз, - подыхать окончательно.

Он схватил тлеющее полено руками, и сжимал пальцами так долго, сколько мог. Он хотел ощутить все ту же боль, с которой умирала его семья. Эта боль была невыносимой.

***

Двое парней лет по двадцать, зависимые от веществ, которые полгода назад ограбили дом Хлопковых, связав двух женщин, и по неосторожности подожгли брошенным окурком их жилище сидели теперь в сарае, сбитом из сухих веток, в глубоком лесу.

Хлопков Дмитрий Максимович срубил сарай сам, сам оглушил и привез сюда двоих подследственных, отпущенных до суда под домашний арест, сам же связал их, облил бензином и прикурил сигарету. Пока курил двое молили о пощаде, клялись что дом сгорел не нарочно, что они уже под следствием и признали вину, но Хлопков закрыл им рты и бросил окурок им в ноги.

Они не могли кричать из-за тряпок, которыми были набиты их рты, но набухшие от ужаса и боли глотки разрывались стоном. Дмитрий Максимович смотрел как горят эти двое, и чувствовал, что его выпускают на свободу. Он отпущен дышать, отпущен из объятий несправедливости. Он свободен.

Вонь от паленой человечины вызывала тошноту. Дмитрий Максимович залил кострище водой, чтобы не спалить к чертям весь лес, и вернулся в город.

Через два дня его вызвали на допрос в качестве подозреваемого, и он тут же написал чистосердечное признание, чем удивил следователя. Он уже пришел на допрос с вещами, и из участка направился сразу в СИЗО.

После пяти месяцев пребывания в следственном изоляторе, на суде он был признан виновным в умышленном причинении смерти человеку, а если быть точнее, - двум людям, и приговорен к лишению свободы в колонии строгого режима на 15 лет.

Это был максимальный срок.

Хлопков Дмитрий Максимович не писал заявлений на УДО, не считал дни пребывания, и только старался облегчить свое заключение книгами.

Пятеро в камере были ему неприятны, но он мирился с их присутствием, как мирятся многие с присутствием в своем жилище тараканов. Только тараканы не ругаются матом, не харкают в парашу, не воняют и не смеются, обнажая чернозубые рты.

Хлопков Дмитрий Максимович отсидел больше пяти лет. Впереди еще десять. А библиотека уже почти прочитана.

"Готовься, умалишенная совесть, - скоро придет твой час."