Общественный супрематизм

Общественный супрематизм

Из мусорного бака несло гнилью. А еще сырыми окурками и… Ефим втянул воздух, отчего ноздри его угреватого носа жадно расширились. Было еще что-то. Что-то чрезвычайно взволновавшее Ефима. Он откинул капюшон засаленного, изношенного ветровика и сглотнул. Желудок сжался в комок от предвкушения. Закатив левый рукав он, придерживая свалявшуюся бороду правой рукой, запустил вглубь мусорного бачка руку по локоть и… Нашарил ее.

– Класс!.. – невольный вздох восхищения сорвался с растрескавшихся губ, когда Ефим извлек на тусклый свет фонаря едва початую бутылку виски. – Акциз. Импортное!

Он торопливо свинтил пробку и прильнул к горлышку. Горячая жидкость растеклась по изголодавшемуся нутру. Сырая осень как будто сразу отступила. Утерев рукавом губы, Ефим завинтил бутылку и, воровато озираясь, спрятал ее за пазухой. Поддавшись странному предчувствию, он повторно нырнул в бак, надеясь, что среди мусора найдется еще что-то. Что-то такое, чем можно было бы достойно закусить радостную находку. И в баке нашлось. Только совсем не съедобная, а вполне кубинская сигара, коей тотчас нашлось место в одном из грязных карманов Ефима.

С минуту он мучительно соображал, стоит ли опрокинуть бак и как следует отобрать мусор, но решил, что на сегодня с него чудес достаточно. Незачем портить неожиданно удачный вечер склокой с Гариком – хозяином чебуречной, в чьем, собственно, мусорном баке он и рылся. К бомжам Гарик относился доброжелательно и даже иногда угощал недоеденной стряпней, а посему негоже было ему свинячить.

Однако найти, что покушать было бы все-таки не лишним. Пить на голодный желудок Ефим не хотел. Еще чего доброго проснется гастрит, а бездомному это нужно в последнюю очередь. Вот только где, скажите на милость, в засыпающем городе подадут на пропитание? Ефим откашлялся, харкнул на мокрый асфальт и задумался, прислонившись плечом к стене. Идти в ночлежку не хотелось. Да, там тепло, но вечерняя трапеза свидетелей Иеговы уже прошла. Так что вместо горячего супа его, наверняка, ждут охочие до выпивки глотки. Идти к супермаркету хотелось не больше. Тамошние охранники не церемонились с бродягами. Так что вместо булочки можно было крепко получить по роже. Ефим ощупал языком гнилые зубы, остановившись на все еще саднившей впадине. Нет, к супермаркету он сегодня не пойдет, а то еще чего доброго отнимут находку. На вокзал? Исключено по той же причине: вероятность отгрести от ментов выше, чем шанс раздобыть покушать.

Еще немного повздыхав, Ефим решил остаться у чебуречной и подождать, пока Гарик освободится. Он высунулся из подворотни на улицу и огляделся. Народу в поздний час топталось немного. Два таксиста на стоянке жевали чебуреки, несколько парней в кепках и спортивных костюмах пили пиво у автомата с газировкой. Ни к тем, ни к другим острого желания обращаться не было.

– Еще чего доброго отберут, – пробурчал он себе под нос.

Ефим вернулся в закоулок, сел на цементный блок, закашлялся и почувствовал, что его знобит.

– Этого мне еще не доставало, – снова сухой, раздирающий горло кашель. – Полечится бы.

В тусклом свете фонаря, бутылка сверкнула как жидкое золото. Ефим немного полюбовался жидкостью, затем поднес этикетку к глазам и прочел без толики акцента:

–  Jack Daniel’s. Old time. Old number seven brand. Quality Tennessee sour mash whiskey. Эх, да.

Квадратный бутыль юркнул за пазуху, а взамен из кармана появилось курево. Сигара пахла не важно. Не так, конечно, как обсосанные окурки, но новая, только что из коробки сигара обладала совсем другим ароматом. Ефим достал коробок, потарахтел остатками спичек, поджег одну и с наслаждением раскурил кубинку.

Колечки дыма пускал он не долго: через минуту его снова одолел приступ кашля. Тогда он аккуратно затушил сигару и снова достал бутыль.

– Вот же – лекарство, – пробормотал он. – Чем раньше начну лечение, тем лучше.

 И, запрокинув голову, сделал несколько добрых глотков, крякнул и вновь закашлялся. Когда приступ миновал и Ефим отдышался, то с удовольствием отметил, что лекарство уже помогло. Он рассмотрел этикетку еще раз, довольно хмыкнул и устроился поудобнее, готовясь к длительному ожиданию.

Глоток за глотком, Ефим уходил в приятное оцепенение. Алкоголь никогда не действовал на него возбуждающе. Наваливались воспоминания и тогда слезы скупо кропили его патлатую бороду.

  – Эх, old time, – всхлипнул Ефим и, поискав спиной точку опоры, облокотился о мусорный бак. – Где вы? Где вы…

Ночь зашептала ему в ответ мелким дождем. Но Ефиму было не привыкать. Он накинул капюшон, достал из кармана аккуратно сложенный полиэтилен, развернул его и укрылся.

– Эх, old… – и снова кашель перебил бродягу.

Ефим согнулся пополам и, когда приступ отступил, вытер рот тыльной стороной ладони. На руке остались липкие черные разводы. Он с безразличием вытер руку и снова прильнул к горлышку бутылки. Ко вкусу виски примешалась металлическая нотка и он вдруг понял, что умрет. Единственная отчетливая мысль на фоне слипшихся от хмеля воспоминаний. Верно, пришло его время.

Пустая бутылка выпала из ослабевшей руки, глухо звякнув об асфальт. Ефим тупо смотрел на заднюю дверь чебуречной, из которой обычно выходил Гарик. Осталась только дверь, а все вокруг нее превратилось в сплошную круговерть. Дверь, обычная металлическая с переваренной верхней петлей, отдалялась от него телескопическим тоннелем. Он тупо улыбнулся, провожая ее взглядом, нашарил в кармане затушенную сигару и дрожащим огоньком спички раскурил ее. Затянулся, хотя знал, что с сигарами так не поступают. Затянулся еще глубже. Странно, но кашля он не услышал. Хотя кашлял, слабо выталкивая последний воздух.

Дверь колыхалась в клубах сизого дыма, уплывала, маня за собой. Ефиму стало тепло и уютно. Точно, как в своей прошлой, теперь уже фантастичной жизни. Он блаженно прикрыл глаза, полностью отдавшись пленительному упокоению, и поплыл вслед за дверью.

Через два часа задняя дверь с лязгом отворилась и в осень выскочил Гарик, выпуская за собой облако пара. В одной руке он держал бумажную салфетку с тремя остывшими чебуреками, в другой – ледяной кофе. Ефима он увидел сразу, прикрыл ногой дверь и подошел к нему. С минуту Гарик молча рассматривал бродягу, потом поставил принесенное угощение на асфальт и прикоснулся к его шее проверить пульс.