Обузданное всемогущество

Обузданное всемогущство

Максим Хорсун

Обузданное всемогущество

Бог Ветра, Луны и Утренней Звезды, известный под именами Кукулькан, Кукумац и прозвищу Экатль, на исходе первого дня своего пребывания в Палаткуапи соблаговолил проверить работу резчиков народа хопи. Аллея стел из красно-коричневого базальта вела от трехэтажного дворца правителя, в котором теперь жил Экатль вместе со слугами и рабами, к просторной площадке для тлачтли. Умелые руки мастеров-хопи, вооруженных инструментом из превосходной стали, обратили глыбы высотою в два человеческих роста в долговечные носители информации. Указательный палец, украшенный кольцом в виде двух сплетающихся в спираль змей, скользил по причудливым завиткам и изгибам: бог ветра придирчиво осматривал богатые рельефы, терпеливо перечитывал глифы, опасаясь, что жрецы могли допустить ошибки, цитируя его наставления и притчи.

Экатль занимался стелами в относительном одиночестве. Армия чиновников, слуг и телохранителей расположилась прямо на ступенях, ведущих на террасы Верхнего города. Приближаться к богу смертные не смели – на то был дан приказ, но все-таки они не упускали одинокую фигуру из виду: требовательному Кукулькану в любую секунду могло что-нибудь понадобиться. А Кукулькан, как всякий другой избранный второго поколения, был экспансивен, капризен и чуть-чуть инфантилен. Иногда его выводили из себя мелочи вроде едва заметного пятна какао на юбке жреца, за что целый город карался мором, а иногда избранный и небожитель был способен великодушно простить племенам братоубийственные войны и даже срывы сроков в возведении ступенчатых храмов. Все зависело от того, в каком настроении пребывал Экатль.

Тем жарким вечером бог ветра выглядел довольным: на белокожем лице с  шелковистыми усиками и кучерявой бородкой то и дело появлялась ласковая улыбка. В широко расставленных колючих глазах светились искорки самодовольства. После того, как его золотая обитель возникла из сгустившегося утреннего света на центральной площади Палаткуапи, во дворце был затеян грандиозный пир. Сам правитель города, сладкоголосый и рыхлотелый Уомочинкин, прислуживал богу: подносил яства и прохладную воду. Насытившись и выслушав отчет Уомочинкина о делах в Палаткуапи, Экатль выбрал самых красивых и здоровых девственниц города. До того момента, пока солнце не опустилось за пирамиду с гробницей Ицамна, он с превеликим удовольствием обучал черноволосых красавиц житейским премудростям. И хотя ни к одной девушке Экатль не прикоснулся даже ветерком от своего чистого дыхания, он понял, что в каждой из них с этого дня прорастает зерно новой жизни.      

… В то время, когда Экатль проверял правильность рельефов и глифов, на окраине города из черных предзакатных теней возник агатовый ковчег цицицими. Экатль в тот же  миг почуял присутствие своих извечных врагов: на то он и был богом ветра. А ветер сразу наполнился гнилостным запахом сероводорода. Гиганты цицицими весь путь провели в барокамерах, и как только ковчег лег брюхом на маисовое поле, цицицими без промедления выбрались наружу. Хопи падали ниц перед пришедшими на закате, а те были в полтора раза выше любого из смертных и прятали головы под шлемами, похожими на вместительные, начищенные до блеска медные котлы. Шлемы соединялись гибкими трубками с ранцами жизнеобеспечения, закрепленными за спинами гигантов. Цицицими носили облегающие одеяния из серебристой ткани. Из рукавов выглядывали мощные кисти рук, из узких штанин – босые ступни. Помимо прочего, цицицими были неравнодушны к побрякушкам из золота и платины: браслетам, которые они нанизывали на запястья и щиколотки, бусам и тяжелым кольцам. Как, кстати, и Экатль. Эта страсть к блестящему роднила всех избранных, сколь бы непохожими они были друг на друга внешне. 

Предводителю цицицими понадобилось совсем немного времени, чтобы отыскать бога ветра. Он, не церемонясь, нарушил одиночество Экатля. Полсотни телохранителей кинулись к любимому Кукулькану, но один решительный жест заставил их замереть на входе в аллею.    

– Будь ты проклят, качина – моя застарелая хворь! – гулко заорал гигант; его усиленный шлемофоном голос разнесся на всю округу. – Пусть сгниет твое семя!!

– Голеад! Будь ты проклят! – Экатль с достоинством двинулся навстречу врагу. – Убирайся в ту дыру, из которой явился ты, недостойный!

– Не упади, мой старый-старый-старый враг… – Голеад осторожно обнял бога ветра. Экатль на несколько мгновений задержал дыхание: от предводителя цицицими непереносимо разило болотной гнилью. – И как принимают голопузые в этом Цикле?

– Не упади, Голеад! Голопузые есть голопузые, – ответил Экатль, кивая в сторону смертных. – Сколько ни учи, сколько ни карай, они все равно остаются наполовину растениями, из которых они созданы. Но люди всегда милы моему сердцу.

– Чувствую, ты прибыл сам. Это правда?

– Правда, – вздохнул Экатль. – Со мной лишь слуги и рабы. Избранных осталось слишком мало…

– … и все они – в Совете! – вставил Голеад.

– … а Множество – велико, – закончил Экатль.

– Да, мой мальчик. Множество – оно велико! – согласился цицицими.  

Голеад поглядел на ближайшую стелу. Сквозь круглое оконце в его шлеме виднелись миндалевидные глаза без белков и крошечный бугорок с двумя щелками, который был у цицицими вместо носа.

– Обзавелся новой аллеей почести? Голопузые усердствуют во имя тебя, как будто видят в тебе единственного бога! – он потрогал камень, точно испытывая его прочность. Потом прогудел с сомнением: – Мне кажется... мне только кажется, что здесь – всего лишь не очень красивая резьба.

Экатль поморщился: восприятием цицицими были чужды людям и качина куда сильнее, чем обменом веществ. И все же он принялся водить пальцем вверх и вниз.