Обжигающий след. Потерянные (2+3 заключительные части)

ГЛАВА 17. Письма, видения и размышления

Ганна помахала перед зеркалом конвертами.

– Твой вэйн еще два письма прислал. Скоро я сама его прощу и соглашусь выйти за него замуж, так и знай.

Из соседней комнаты послышался возмущенный возглас Симона.

– Ишь, все слышит, когда не надо, – откликнулась Ганна. – А когда прошу помочь, так не дозовешься из мастерской!

Она снова взглянула на свое отражение.

– А если серьезно, дорогая, то пока твой вэйн ведет себя очень прилично, судя по его письмам. Возможно, этот мужчина на самом деле не настолько плох, как мы о нем думали. Впрочем, прочти сама.

Перед глазами заскользили строки. В первом письме колднун сообщал о том, что седьмого числа Рич благополучно был сопровожден в табор, где мальчишку тепло приняла семья. Что в честь его возвращения кочевники устроили ужин с плясками. О страстных кочевницах не упомянул и словом, естественно. Затем вэйн поведал о желании Агапа Фомича воротиться в Увег. Рассказал, как они воспользовались порталом в Ижеск и как после этого старик сравнил переход с пустым желудком во время поста: «Голод гложет, а легкость в теле небывалая». Тиса мысленно согласилась со сравнением. Она тоже знала, что такое вэйновский переход. Письмо завершалось обещанием Демьяна приглядеть за мальчишкой и просьбой не беспокоиться.

Второе письмо начиналось с описания тех несколько встреч с Ричем, когда вэйн навещал мальчика в таборе. О том, как катал его на рысаке, не поднимаясь высоко от земли. Как Рич выбрал себе жеребца и назвал его Гасур, что значит «сокол» на языке кочевников. И Тиса поймала себя на мысли, что много, оказывается, не видела. О своих сомнениях насчет Рамила Демьян умолчал.

К концу письма строки перестали отличаться строгой выверенностью рядов, словно сбросив оковы. А тема послания неожиданно перетекла в иное русло.

«Тешу себя надеждой, что мои письма тобой не отвергнуты и не отданы во власть пламени. Они теперь – единственно возможный способ поговорить с тобой, прикоснуться к твоей душе хотя бы вязью букв, сплетающей слова, ощутить под кончиком пера ту тонкую незримую нить, что еще, быть может, связывает нас. Тиса... С каждым днем мне невыносимей держаться вдали от тебя. Я возненавидел драконовы версты, что разделяют нас. А два месяца и семнадцать дней до весны, до твоего решения мне представляются вечностью. О, сейчас я сполна наказан собственной ложью и малодушием. Но если судьба смилостивится и даст еще один шанс заслужить твое доверие, я его не упущу и впредь не очерню кривдой.

Д.Н.»

Первый порыв после видения – бежать к вэйну и немедленно – заставил подняться и заметаться по комнате.

Надо сложить саквояж, рассчитаться с Кадушкиными, затем отправиться на станционную и сесть на ближайший экипаж в Белоград, а там уже в отделении Орскогубернской вэйностражи просить передать весточку главвэю ССВ Невзорову Демьяну Тимофеевичу. Отчего-то Тиса была уверена, что послание нашло бы адресата.

Девушка раскрыла дверцы шкафчика, оглядела свои нехитрые пожитки и застыла на несколько минут. Затем присела на край кровати. Свеча на столике затрещала, словно жалуясь, что не в силах справиться с приближением ночи.

Видящая глядела на тонкий язык пламени.

– Что я делаю, мама? – Ладонь обхватила запястье с часиками. – Меня тянет к нему настолько, что я готова послать убеждения в испод и бежать к нему по горящим углям на край света. Знаю, это очень похоже на действие приворота. Скорее всего, так и есть. Возможно, весна избавит меня от этой одержимости. А что, если нет?

На девичьих губах появилась улыбка – то ли грустная, то ли робкая с толикой надежды.

– Слова Демьяна в письме... Он не забыл меня, мама! Пока не забыл. И уверен, что готов ждать до весны. Как это понимать? Он будущий князь, владелец вэйноцеха, он высокородный вэйн. Судьба не должна была свести меня с таким человеком. – В голосе послышался упрек небесам. – Более неподходящей партии для меня невозможно было сыскать. О Единый, ты великий шутник!

Тиса встала и подошла к окну, занавешенному тьмой позднего вечера, и какое-то время молча водила пальцем по ветке морозного узора на стекле.

– Но если только предположить, мамочка, пусть на самую малость, что с приходом весны наши чувства останутся при нас, – словно боясь своих слов, прошептала она. Такая мысль уже посещала на днях, но лишь сейчас решилась произнести ее вслух, – устою ли я перед ним?

Ответ прозвучал после короткой паузы и еле слышно:

– Боюсь, что нет.

И только ветер, что сметал с крыши флигеля снег и случайно заглянул в окошко, мог увидеть, как взялись румянцем щеки девушки.

***

Ночь порадовала спокойствием: ни видений, ни снов. На работу Войнова явилась в кои-то веки выспавшаяся и в благостном настроении. Агата Федоровна не преминула это отметить при встрече, сказав, что «ласточка наконец превращается человека». Тиса поведала колдунье о вчерашней поездке в приют, и вэйна удовлетворенно кивнула.

– Говоришь, твоя подруга выдержала натиск Праскевы? Молодец какая. Как  зовут ее?

– Люся Перышкина.

– А-а, младшая дочь купца Аркадия Матроновича и Нины Ульяновны. Знаю-знаю. И не скажешь на вид, что в этом милом создании столько стойкости. Пусть заходит к нам, если желает.

Тиса поблагодарила.

– Это я должна тебе говорить «спасибо», милая. В прошлом году с приютом такая морока была, а в этом раздали подарки раньше срока. Даже не верится, что без спешки можно наклады творить да чем-то необычным народ порадовать в праздник. Погодник-то наш, Мотя, никогда не торопится, а я, помню, белкой в колесе вертелась в прошлые сотворенские, чтобы успеть везде.