Обжигающий след. Потерянные (2+3 заключительные части)

ГЛАВА 19. Сотворение

«И была великая пустошь – тьма без света, ночь вечная-бесконечная. И решил Единый создать мир. Кликнул он Жнуха, и прибыл тот на земляном черве Жвале. И слепил Единый с помощью Жнуха земляной шар, и назвал его Хорн. Но хладен был Хорн, студен, как камень во льду. Тогда позвал Единый огненного Косеницу. Прибыл тот верхом на рыжем Лисе. И зажег Единый очаг внутри да снаружи Хорна. Потеплел Хорн, светел стал, да не было вод в нем. И кликнул тогда Единый Лею, и приплыла к нему Лея на огромном зеркальном Карпе. И излились реки и моря на новый мир, деля с сушей Хорн пополам. Не хватало лишь ветра, гонящего волну за волной к берегам. Тогда позвал Единый Небела. И прилетел Небел на орле Горе. Вдохнул Единый живой ветер в Хорн. Погнал тот облака по небу, а волны по синим морям. На пятый день оглядел Единый созданный мир, но не узрел в нем гармонии. Тогда явилась на зов Единого Вэя на белом драконе Вемовее. Сплелись стихии в единое целое, неразлучное. Красив стал Хорн – кристально чистые воды, полные рыб, омывали берега его, животные гуляли в лесах и на полях его, птицы возносились в высокое небо его. Залюбовался Единый им, да вскоре загрустил. Всем хорош оказался Хорн, да только красу его не понимал никто из обитателей его. И решил Единый создать человека по образу своему и подобию. Взял он глину да слепил из нее мужчину, а из его левой ключицы – женщину. Да только ни души, ни жизни в первых людях не оказалось. Тогда отдал Единый свои душу и кровь до последней капли ради жизни человечества.

И умер творец шестым днем. И воскрес седьмым...»

 

Внутри собора негде было яблоку упасть. А площадь при храме еще с раннего утра наводнила толпа. Святой отец попеременно с дьяком в нарядных красных рясах с торжественностью читали святое Писание на «святокрасном мостоке» – так громко, что слышно было даже вне стен собора. Впрочем, в этом скорее заслуга зодчих, создавших акустические отводы в строении. Тиса явилась в храм спозаранку и удостоилась милости Божией оказаться внутри святых стен во время богослужения. Она была притиснута толпой к одной из колонн, откуда хорошо виднелась та странная гигантского размера фреска с пустым человеческим силуэтом посредине. «Присутствие», – всплыло в памяти название сего незаконченного шедевра живописи. Взгляд то и дело возвращался к недомалеванной художником фигуре неизвестного, а мысли... Впервые за много лет Тиса не могла сосредоточиться на молитве в великий праздник. Суть речей священнослужителей ускользала от нее, как уж из рук неудачливого змеелова. Девушка прикрыла глаза и тяжело вздохнула. Надеялась, что молитва успокоит сердце, но вместо этого к ее дурному настроению прибавилась еще и вина за нерадивую молитву. Прости меня, Боже.

Праздничная церемония протекала мимо ее внимания. Клирос отпел «Аллилуйю», «Славься, Сотворение», «Первое явление» и «Акафист св. Жнуху». Так по пятницу ежедневно будет проводиться служение, посвященное явлению каждого святого из Пятерки. После скорбной субботы, или «голодной», как в народе ее еще называют из-за строжайшего поста, наступит апогей сотворенской недели – святое Воскресение. Величайший день в году, когда слезы приравниваются к греху.

После праздничной службы народ потек прочь из храма, сияя просветленными лицами. Кто-то направился домой, кто-то в гости, а кто сразу подался в центр Оранска, где уже начинались гулянья. Тиса не заметила, как вернулась во флигель. Заглянула Алевтина. Поздравив постоялицу, вручила ей корзинку с обедом. Оказалось, что семейство Кадушкиных собралось отмечать праздник у родни.

– Хотите, пойдемте с нами? – Алевтина подоткнула непослушные букли под цветастую нарядную косынку.

Тиса поблагодарила и отказалась, сказав, что должна встретиться с друзьями на центральной площади. Хозяйка, махнув рукой на прощание, убежала.

Девушка засунула нос в корзинку, вытащила кусок сладкого пирога и уселась с ним на кровать, не боясь накрошить на покрывало. Сегодня можно. Унылое жевание – то, что ей сейчас нужно.

Пирог закончился, нужно было собираться, ведь Люся будет ее ждать, но идти никуда не хотелось. Потянув время, Тиса все же заставила себя встать. Надела свое зеленое платье. Жаль, нарядное, цвета ночного неба, она оставила в Увеге – из-за того, что оно вызывало воспоминания о Горке и вэйне. Глупость с ее стороны. Платье не виновато в ее неудачах.

Накинула новую шаль и взглянула в старенькое облезлое зеркало на внутренней стороне дверцы шкафа. Как она могла радоваться покупке? После созерцания одеяния баронессы Лилии Разумовской ее одежда казалась не лучше робы. Да и сама себе девушка виделась бледным ничтожеством.

– Но ведь он ей отказал, – упрямо прошептала она своему отражению. – Демьян не пойдет на бал и не будет с ней танцевать. Он мне, а не той рыжей диве писал те письма.

Встряхнув таким образом свое самолюбие, после последнего видения раскатанное в тонкий до прозрачности блин, девушка покинула жилище.

Вскоре она поняла, что выбраться в народ стоило.

По улицам мчались тройки с бубенцами, украшенные пестрыми лентами и бусами. Гурьба за гурьбой тянулся люд в центр города. Слышался смех и поздравления, песни и частушки, бренчали домры, заливались гармони. Встречные лица заражали весельем. Удивляли костюмами и масками ряженые. Гимназистки краснощекие в цветастых платках заливисто хохотали шуткам кавалеров. Носилась с визгом детвора.

Боровая была полна народа. А ближе к городской площади так и вовсе столпотворение. Такое разнообразие развлечений Тиса видела впервые – шатры со сценами, пестрые вертепы кукольников, покорители огня и силачи. Она пробралась вперед и удивленно оглядела театральную площадь у сквера. Ледяные горки из цветного льда – творение Агаты Федоровны и наместного погодника Моти Зябовича – поражали взгляд. Будто спутанный клубок шерсти, пролегали ледяные желоба, по которым, голося от восторга, неслись храбрецы возрастов от мала до велика. Отдельные части конструкции горок имели формы, напоминающие о священных животных. Казалось, будто ты входишь в разинутый беззубый рот червя и катишься по его длинному нутру, или скатываешься по крылу Гора, или несешься по волнам на спине Карпа, или подпрыгиваешь на повороте на лисьем хвосте. Но самая высокая горка в несколько колец была посвящена дракону Вемовею и вызывала особый интерес у молодежи. Наблюдая чужой восторг, Тиса поймала себя на мысли, что желает и одновременно побаивается испытать то же самое, что чувствуют эти ребята. Однако, взглянув на часики, поняла, что пора пробираться к театру, где вскоре должен был начаться благотворительный концерт.



Отредактировано: 31.01.2019