Одарённая нечисть

Глава третья, в которой разговариваются разговоры, а лесавка обижается

Далеко идти не пришлось – через две хатки, в точно такой же плетёной хижине, какую и мне выделили, обитали уже знакомые мне лешие. Лешек и Блажек, несмотря на внешнюю схожесть, оказались вовсе не братьями. Это они сами себе внешность выбрали, решили, что раз они друзья не разлей вода, то и выглядеть должны одинаково. А ленточки разные повязали, потому что однокашники путаться начали. Ньярка без стука распахнула дверь их жилища и пригласила меня войти.

– Ясен день, оболтусы! Выкладывайте, почему госпожа Пульмонария на новенькую вызверилась? Мав, да ты присаживайся, в ногах правды нет.

Я же, так и не сделав от двери ни шага, совершенно неприлично пялилась на хозяев. Два лешонка-недорослика оказались здоровенными лбами куда как выше меня. И почему я решила, что они задохлики? Знаю ведь, что лешим рост изменить раз плюнуть. Хотят – с муравья-букашечку сделаются, а хотят – вровень с дубами поднимутся. Да и ладно. Послушаю, что о моей опале думают.

– Так мы сами не поняли, – подхватился леший с жёлтой лентой. – Щустрик мимо пронёсся, только и бормотнул, что о девице на входе и о том, что самой ей ни в жисть под гору не попасть. Мы и пошли посмотреть, что да как. А она уж тут как тут, да ещё и на вопросы не отвечает, чушь какую-то несёт.

Я припомнила свои «ответы» и только хрюкнула.

– Ну, извините, привычка.

В этот момент дверь с треском распахнулась, впуская слегка помятую, но весьма бодрую кикимору с флейтой наперевес. Она шумно икнула, смахнула слезинку и рухнула на предусмотрительно отправленный Блажеком в её сторону топчан.

– Он мне снова снился, вот же пакость какая! – кикимора воткнула флейту в основательно растрёпанный пучок на голове и наконец заметила меня. – О! Новенькая! Имей в виду, Сьефф мой! Лапы к нему не протягивать!

И на этой категоричной ноте вновь прибывшая стекла с топчана на пол, устланный пушистым лапником неизвестного мне происхождения, и сладко засопела. Я осторожно подобрала упавшую челюсть и без слов воззрилась на Ньярку. Но та только рукой махнула: дескать, обычное дело, не обращай внимания. Но как раз это было очень затруднительно – флейта выскользнула из торчащих во все стороны волос и, зависнув в воздухе, принялась напевать негромкую, но проникновенную мелодию. Она словно бы жаловалась на что-то и одновременно радовалась, была счастлива и грустна. Как такое может быть? Не то, что флейта сама, – и не такое видывали. А как такие противоречивые чувства одновременно в ком-то сосуществовать могут?! Ведь кто-то же эту мелодию сочинил, музыкальный инструмент способен самостоятельно исполнить лишь те вещи, которые ему знакомы.

– Мав, у нас сегодня ещё тихо, – просветил Лешек. – Обычно здесь куда больше народу собирается, и у каждого свои чудаканы в голове.

– Вот-вот, – подхватил Блажек. – Представляешь, как у нас весело!

"Скорее, шумно", – подумала я, но вслух спорить не стала. Хотя уточнить всё же не преминула:

– А что за Сьефф такой? Первый сердцеед питомника?

От дружного гогота трёх лужёных глоток чуть крышу не снесло, стены так точно содрогнулись. Я и подумать не могла, что полудница может превзойти леших пусть не в громкости, но в пронзительности издаваемых звуков. Это был даже не смех – это была совместная истерика. Понятно, я сморозила глупость. Но отчего-то же хозяйка флейты, не проснувшаяся даже от оглушительных раскатов хохота, сочла нужным меня предупредить?

– Всё-всё-всё, – всхлипывая, замахала руками на едва успокоившихся друзей Ньярка, – так мы до ночи не договоримся. О Сьеффе сама эту пьянь с утра расспросишь, она только счастлива будет.

– Пьянь?!

Час от часу не легче! Всегда считала, что спиртное в любом учебном заведении под запретом.

– Да не дёргайся, – Блажек накинул на спящую пушистое одеялко, в которое та незамедлительно завернулась. – Это её от Чёрной лужи так развезло. Есть у нас такое место, где испарения глюки разные вызывают. А Живка как раз сегодня там комаров ловила на опыты. Ну и…

– Ага… комаров… - многозначительно вставил Лешек. – Больше слушай. Зачастила наша Жи к Чёрной луже. Не догадываетесь, зачем? Ей же там виде-е-ения бывают!

Лешек поднял вверх указательный палец да так и застыл, дожидаясь, пока до нас дойдёт его мысль. Мысль не дошла, заплутав по дороге, и оратору пришлось отмереть для пояснений.

– Тьфу на вас! Ей там сны снятся с участием обожаемого злыдня. Она ж рассказывала. А вы уши развесили – «комары… комары…».

Полудница метнула на болтуна гневный взгляд, а я снова впала в ступор. Злыдень?! Здесь?!

– Так, это долгая история, расскажу, никуда не денусь, но у нас есть более насущные вопросы, – Ньярка всё ещё не оставляла надежд призвать нас к серьёзности. – С чего Щустрик вообще отправился новенькую встречать? Вы что-то подобное помните?

Лешие синхронно мотнули головами: нет, не было такого.

– Может, всё оттого, что с людьми много общалась? Вот мне и не доверяют? – я рискнула выдвинуть наиболее тревожащее меня предположение.

Потому что с этой частью своей жизни я бы при всём желании ничего не смогла поделать. И в память о мамке, и просто потому, что я это я – наполовину человек, наполовину нечисть лесная. И хотя сама себя причисляю не к человеческому роду, а вовсе даже наоборот, с кровью не шутят – есть во мне людское начало, и всё тут!

Но, к моему облегчению, полудница отмахнулась от этих слов, как от ерунды какой.

– Да не стала бы она так из-за твоей родни напрягаться. Здесь что-то другое. И, чую, дело куда серьёзнее. Нам нужен Щустрик.

– Плохая идея, – видимо, так оно и было, потому что лешие донесли эту мысль хором. Переглянулись, рассмеялись и Лешек продолжил: – Ты же понимаешь, что если он по поручению наставницы бегал, то правды от него не добиться.