Одарённая нечисть

Глава двенадцатая, в которой лесавка узнаёт, что ждали её целый век, и понемногу обживается в Подгорье

Почему-то я совершенно не удивилась, что Ньярка ждала нас не одна, а в компании злыдня. Несмотря на то, что жилище леших было освещено болотными огоньками, а, может, именно поэтому, тощая фигура Сьеффа обнаружилась в самом тёмном углу. Он нескладно сидел на полу, привалившись к стене так, что острые колени торчали выше головы, и негромко, но резко и яростно что-то доказывал полуднице. Наше появление заставило его дёрнуться, как бы порываясь вскочить, но это было лишь тенью движения. Злыдень умолк на полуслове и уставился в пол, никого не приветствуя, но и не пытаясь уйти.

Ньярка же по-хозяйски принялась наливать нам квасу, расспрашивать, чем завершились поиски мавок, хвалить и корить. И было видно, что она не умолкает, чтобы не повисла тишина и не пришлось говорить о чём-то действительно важном. Я это как-то вдруг ощутила посредине рассказа Блажека о выборе, который мне предоставил Смурник, и тут же выпалила то, что на ум пришло: что у Ньярки для нас куда более важное известие имеется.

Тишины всё-таки не удалось избежать. Мы с лешими уставились на полудницу. Живка, думая, что этого никто не заметит, разглядывала предмет своего обожания, в свою очередь прожигавший взглядом меня. И только Ньярка ни на кого не смотрела, старательно пряча взгляд. Пауза грозила затянуться, но тут раздался насмешливый хриплый голос из тёмного угла:

– Что же ты? Говори…

Ньярка, замершая на самом краешке высокой лежанки, служившей сейчас по людским меркам диваном, неестественно выпрямила спину и с какой-то отчаянной решимостью выпалила:

– Сьефф… Он отнял чужую жизнь. Так случилось. И что теперь?..

Полудница замолчала, зато мы отреагировали практически одновременно.

Живка:

– Не вздумай никому признаваться! Надо всё скрыть!

Лешек с Блажеком хором:

– Надо срочно идти к наставникам.

Я:

– А кого убил и за что?

Ньярка развернулась к злыдню и, сияя, будто и не она только что не могла слова из себя выдавить, победно воскликнула:

– И что я тебе говорила?!

А потом улыбнулась нам:

– Не берите в голову, не было ничего, я пошутила.

Только что-то не похоже было, что всё это шутки. Слишком страстно они перед нашим появлением спорили. Речь явно шла о чём-то важном. Но ведь не признаются же… Да и ладно. Лешие с кикиморой, узнав, что Ньярка говорила не всерьёз, облегчённо вздохнули. А я… А что я? Я в питомнике всего-то сутки. Не мне в их сложностях разбираться. Поэтому я опустилась на лапник в одном из углов, свободных от злыдня, и принялась переплетать косу – лента ведь до сих пор болталась у меня в кулаке, то и дело рискуя потеряться. На ум пришло, что я так и не выяснила, почему пол в хатах застелен лапником и таскают ли его из людского парка, раз здесь не растут хвойные деревья. То есть совсем никакие деревья не растут, кроме кларакоров. Ещё внезапно вспомнилось, как Ньярка сказала при первой встрече, что не чувствует исходящего от меня зла – ни вольного, ни невольного. И стало интересно, как это согласуется с проклятием – уж невольно-то я могла бы таких дел натворить, если б не ленточка-оберег! Но успела ли я озвучить этот вопрос, уже не помню, скорее всего, нет: сон сморил меня прямо посреди недодуманной мысли.

На первый взгляд, с утра пораньше вся эта история продолжения не получила. Никто из тёплой компании – а заночевали в хате все, кроме злыдня, во всяком случае, когда я проснулась, его не было, – никто ни словом не упомянул ни странного Ньяркиного розыгрыша, ни даже моего проклятия и всего, что с ним может быть связано. Ничего подобного. Меня разбудили Живкины причитания по поводу куда-то закатившейся флейты. А когда инструмент отыскался, мы с ней отправились на поляну, а лешие и полудница занялись своими делами.

Впрочем, добраться до поляны, чтобы услышать новое задание, у меня не вышло. Не успели мы отойти от жилого края, как дорогу нам заступил коловёртыш. Кажется, тот самый, что меня в парке встречал. Кривляясь и приплясывая от нетерпения, он схватил меня за юбку и потянул на себя. Я, забавы ради, вцепилась в подол и тоже дёрнула.

– У-у-у! Дылда! – обиженно прогнусавил Щустрик (если это был он), не устоявший на ногах и ткнувшийся мордочкой мне в коленки. – Ищи тогда сама дорогу, тебя госпожа Пульмонария ждёт.
Коловёртыша как ветром сдуло, а кикимора укоризненно покачала головой.

– Ты зачем Щустрика обидела, балда? Будешь теперь до вечера искать наставницу. Ещё и накажут за опоздание.

Я пожала плечами – тогда следует поспешить. Вот как получилось, что мне пришлось в полном одиночестве рыскать по питомнику. Часа два, не меньше, я носилась, не чуя под собой ног, пока не сообразила, что шишига может меня и вовсе не в Подгорье ждать, - Щустрик же не сказал об этом ничего. Вдруг его и отправили с поручением, чтоб, скажем, в людской парк меня проводить. Предположение, конечно, было так себе, но оно заставило остановиться и подумать. А подумав, хлопнуть себя по лбу и с чувством воскликнуть: «Вот же балда!». У меня в кармане лежал клубочек, для которого не было разницы – что-то искать или кого-то, в Подгорье или в парке. Он бы и в городе меня куда нужно привёл, даже особо скрываться нет нужды – среди людей сейчас полно чудиков.
Клубочек был немедленно извлечён на белый свет и отпущен на землю с почтительной просьбой о помощи. Как ни странно, привёл он меня вовсе не «за тридевять земель», а на полянку с округлыми каменюками чуть поодаль от того места, где я повстречалась с алмасты-мавкой. Да уж, местечко укромное, долго бы я ещё вокруг да около носилась. Мне стало немного боязно – всё же опоздание есть опоздание, да ещё вроде как и сама виновата. Но шишига, расположившаяся на немаленьком валуне, как на троне, только мрачно на меня взглянула, никак не комментируя, что я её ждать заставила.