Одарённая нечисть

Глава девятнадцатая, в которой босоркуна грозятся высечь, а лесавка расстаётся с подругой

Стоило мелкому скрыться с глаз, как окружающее пространство наполнилось таким буйством звуков и красок, что я даже зажмурилась. И уши руками прикрыла. Помогло мало: порывы ветра лихо закручивали в затейливые спирали все мало-мальски различимые шорохи – от гула далёких сосен до монотонного жужжания пчёл над медоносами – и, казалось, ввинчивали это переплетение звуков прямо в голову, невзирая на зажатые уши.

– Мав, а Мав, ты чего? – настойчивость Живки влёгкую разбила творившееся безобразие. Трудно игнорировать, когда тебя так бесцеремонно за косу дёргают. О! И потише вроде бы стало. Да и венчики цветков меньше бьют в глаза ослепляющими пятнами. Я тряхнула головой, стараясь не жмуриться.

– А ты что, ничего не почувствовала?

Кикимора снисходительно усмехнулась.

– Это на тебя так надежда подействовала. Она умеет, да. Когда всё плохо-плохо, а потом – бац! – и оказывается, не всё ещё потеряно. Я раньше тоже в такие моменты оглушённой себя чувствовала. А теперь…

Что «теперь» и почему надежда не имеет над моей подругой прежней власти, я не успела узнать. Потому что воздух сгустился чёрным смерчиком, из которого чуть ли не выпал босоркун. Очень напуганный и бестолково размахивающий руками. Пришлось Живке снова как следует его встряхнуть. И уже потом спросить:

– Что?

Босоркун шумно выдохнул, опасливо покосился на обманчиво-спокойную кикимору, стрельнул глазами в мою сторону и обречённо признался:

– Нет там никого.

И, не дожидаясь, пока мы переварим это известие, зачастил:

– Они не могли ещё превратиться. Никак не могли. Вона, солнце высоко стоит. До полудня не доползло. А они ж только к закату – дед точно говорил. А там совсем никого. И племени их там не было, я бы почувствовал. Совсем, совсем никого.

Малой захлёбывался словами, заглядывал нам в глаза, то ли пытаясь убедить в своей непричастности к внезапному исчезновению недопревращённых злыдней, то ли попросту перепугавшись не на шутку. Да и то сказать, не где-то далеко, а прямо у него дома, в сердце родной и до последнего камешка знакомой горы творится нечто, чему хозяин не может найти объяснения. Такие непонятности подчас пострашнее прямой угрозы. Зато мне стало чуть спокойнее.

– Может, это Альга, или как там Тхиасс их Великую называл? Пронюхала да спасти решила. Если она самая могущественная навия, мог же её мелкий и не почуять, а?

Живка так презрительно фыркнула, что я только вздохнула. Да, всё верно, не стоит придумывать разные глупости для собственного спокойствия. Если б Альга могла что-то предпринять для своих неудавшихся отпрысков, разве б она стала прикладывать столько усилий в поисках решения. И вдруг мне в голову пришла ещё одна идея.

– Всё, малой, не дёргайся. Ты, конечно, дел натворил, но паникой ничего не исправить. Давай сюда дедов амулет или то, что от него осталось. Раз ты толком ничего не знаешь, сами посмотрим, что там за чары были вложены. Или наставнице отнесём.

Босоркун смешно засопел, зафыркал и стал удивительно похож на ёжика, который пока не решил, что ему интереснее – поближе познакомиться с забредшим в его владения человеком или неприветливо ощетиниться иголками, пресекая любые попытки контакта. Но, как ни противился босоркун идее расстаться с использованным амулетом, а любопытство взяло верх. Он резко дёрнул болтавшийся на шее шнурок и протянул нам тускло поблёскивающую друзу – половинку расколотого камешка, что то и дело попадаются здесь под ноги.

– Он раньше светился и был тёплым. А как я его на злыдней направил, раскололся и – вот… Внутри пустой и с кристаллами. Только уже холодный.

Потрясающе. Стоило прикоснуться к остаткам амулета, как сделалось так хорошо, так уютно, будто в родном лесу на земляничной полянке валяюсь. Солнышко, кузнечики, ветер лениво ерошит волосы и никаких тебе злыдней, навий, никакой опасности – родитель дорогой свою вотчину надёжно закрыл от всякой пакости. Кикимора, коснувшаяся амулета одновременно со мной, тоже расплылась в блаженной улыбке – не знаю, что ей привиделось, но явно тоже что-то очень доброе. Это ж сколько любви было вложено в камешек размером с кулак, что и после выполнения своей задачи он так согревает душу… Стоп! Любви?! Кажется, это слово вырвалось у нас с Живкой одновременно. Но… Хотя да. Именно любовь и должна была бы уничтожить любое порождение навьего племени. Саму суть выжечь, человеком обращая. А чего ж тогда получилось-то? Ни Сьеффу, ни Тхиассу это светлое чувство повредить никак не могло. Наоборот. И с чего они тогда?..

– Ма-а-ав! – в голосе кикиморы плескалось нешуточное волнение. - А ведь они ж должны были силой напитаться от этой штуки. Такой силищей! Представляешь, каково это – слопать зараз годовые запасы еды на весь питомник!

И представлять не хочу. Каково-каково?! Разорвёт. В клочья!

– Но ведь не так, чтоб и ошмёточков не осталось? – душераздирающе всхлипнула Живка.

Перед глазами немедленно замаячили эти самые «ошмёточки» живописными лохмотьями по скалам, и меня передёрнуло. Лучше уж надеяться, что злыдней просто забросило куда-нибудь. Из-за неверно сработавших чар или ещё как… Хотя понятно же, что в таком случае они бы не валялись там окровавленные. Амулет-то их переместил – внутрь горы. А вот куда они теперь делись?

Да уж, гадать и раздумывать можно до бесконечности, но это ничего не решит. Поэтому я поглубже затолкала рвущиеся с языка причитания и размышления о возможной судьбе пропавших и заметила, что путь нам ещё предстоит неблизкий и время дорого. Живка носом похлюпала, но спорить внезапно не стала, всем видом показывая, что готова выдвигаться.

– Эх, давайте провожу, что ль, со мной-то тропка быстрей побежит, – по нерешительному тону стало ясно, что босоркун опасается получить нахлобучку за свой «подвиг», считает себя виноватым и готов помочь, чем может. Но у нас уже просто не было сил в чём-то его упрекать, так что я молча кивнула, позволяя тут же закрутившемуся смерчику нестись впереди.