Одарённая нечисть

Глава двадцатая, где собирается гроза, которая вовсе не гроза, а лесавка подслушивает важный разговор

– Эй, лесавка! Чего застыла столбом? – вернул меня к действительности босоркун. – Ты домой-то думаешь возвращаться?

Вот я балда! Что ж не пошла с Живкой? Её-то алмасты к китоврасам, в Подгорье отправила. Могла б и я уже там быть, если бы попросить догадалась.

– Да не переживай, что с подружкой не пошла, тётенька и сама не знает, куда её закинула. Это ж тебе не Врата, когда точно место знать надо. Тётенька зов поймала да кикимору по нему и перебросила. А где именно позвавший находится, и неважно. Но для тебя-то важно. Поэтому не печалься. Я, как обещал, провожу туда, где вас встретил. Оттуда свой путь и продолжишь.

Честно-честно, я даже не вздрогнула, когда мелкий так легко меня прочитал, привыкла уже. Хуже было то, что предстоящий путь к Подгорью виделся как в тумане. Разве что у людей дорогу выспрашивать. Да и алмасты сказочку обещала. Вдруг что-то важное смогу услышать? А наставницу кикимора всяко раньше меня повстречает, о случившемся расскажет. Не потребуют же китоврасы такую услугу, что три дня отнимет.

– Слушай, – я нерешительно взглянула на малого, – а можно мне здесь переждать? Что-то погода не очень – видно, гроза собирается. Куда я пойду, если ливень начнётся?

Босоркун нахмурился и недоверчиво уставился в небо. Надо сказать, стремительно наливающееся густой тьмою и уже набрякшее тяжёлыми тучами. Да и гул предстоящего ненастья ощущался если не ушами, то пятками – земля вибрировала, так и норовя уйти из-под ног.

– Быть того не может, – прошептал малой и словно бы втянулся в какую-то щель между камнями. Мне только глазами хлопать и оставалось – что, даже не предложит укрыться? Ни единого деревца поблизости не росло, даже скальных выступов не было. Ровный такой склон, травка, цветочки, редкие каменные глыбы. Гуляй – не хочу. Только вот от непогоды скрыться некуда. Испустив ещё парочку тяжких вздохов, я попыталась перекинуться сойкой. Может, получится до укрытия долететь. Попытка провалилась, чего и следовало ожидать, но окончательно упасть духом я не успела – снова показался босоркун и обругал за неповоротливость – «ты, что, не видишь, никакая это не гроза, долго ворон считать будешь?». Ага, знать бы ещё, куда прятаться.

Босоркун, видимо, понял, что бестолковая лесавка сама не додумается до верного решения, и взмахнул рукой. Меня сорвало с места, как сухую былинку, и в единый миг я уже стояла под низкими сводами зеленоватой породы – только-только в мой рост выходило.

– А с чего ты решил, что не гроза? Тучи, гром, в воздухе чуть ли не искры проскакивают... И не гроза?

Не самое первоочередное, но о том, что меня действительно волнует, он же всё равно не ведает.
Босоркун стал до смешного похож на кикимору, когда та готовилась выдать очередное «Ну, ты балда!» – такая же сокрушённая моей глупостью физиономия.

– Ты разве не знаешь, что гром – это когда в небе гремит? – осторожно поинтересовался он. Хорошо хоть «балду» при себе оставил. – Когда земля содрогается, всё намного хуже. Да и не бывает у нас гроз с утра. Как солнце на закат начинает клониться, сколько угодно. А с утра – нет.

– А что тогда? Землетрясения здесь часто случаются?

– Балда! – не выдержал босоркун. – Магия это. Очень-очень тёмная магия! И мне неинтересно почему. Мне интересно, не разбудит ли она Минги-Тау.

Ой. А вот это было бы совсем плохо. И мне, в отличие от некоторых мелких, очень-очень хотелось бы знать, почему это вообще происходит.

– И что, ничего нельзя сделать? Только прятаться и ждать, чем всё закончится? Какой же ты после этого хозяин?

Ох, как он вскинулся! Любо-дорого смотреть: губы в полоску сжаты, в глазах молнии грозовые блещут, а над головой такой порыв ветра прошёлся, что вихры аж дыбом встали. Совсем другое дело. А то выдумал – в укрытии хорониться. Сейчас мне покажут, кто тут над всем главный. В конце концов, горный дух он или суслик в норке?

– А ну-ка, цыть! – нас так и накрыло волной «тётенькиного» гнева. – Нос не дорос с такой силой тягаться. Всё, что мог, натворил уже.

Каменное убежище помрачнело, насупилось и стены из зеленоватых сделались бурыми. Теперь уж точно без разницы, где находиться – что внутри, что снаружи жутко. А босоркун из горделивого орлана вдруг превратился в нахохлившегося птенца. Чую, прутом алмасты не только пугает, но и воспитывает.
Старуха тем временем всё бубнила о неразумных отроках, разбудивших древние силы. Об амулетах, что по неразумению попадают не в те руки. О дорогах, приводящих одно злосчастье к другому и не дающих шанса разминуться. Я немного послушала, решила, что хуже не будет, и пошла напролом:

– А интересно, что такого случилось? За Сьеффа с Тхиассом я беспокоюсь, это да. Но с чего эта темень попросыпалась-то? Ведь дед этого, – кивок в сторону мелкого, – не одного злыдня так подловил. Всё ж нормально было?

Алмасты только головой качнула досадливо. Дескать, что за бестолочь! И поманила к себе. Она запела что-то ужасно заунывное, такое, что и слов не разобрать – звуки обволакивали, лились тягуче, затекали в уши, перебивая всё прочее. И внезапно я поняла, что больше нет ни босоркуна, ни его тётеньки, и вокруг уже не каменные стены, а колышущееся марево, от которого начало подташнивать, будто меня забросило на палубу плавучей посудины. И в этой рваной, беспрестанно меняющейся мгле вдруг образовался просвет, сквозь который… Сьефф! Там же Сьефф! Но рвануться в сторону злыдня не вышло. Ноги напоминали студень, наотрез отказываясь делать хоть шаг. Голос тоже изменил. Только смотреть и оставалось. И слушать. Потому что завывания алмасты сменились пронзительно чёткими фразами чужого спора. Собеседников Сьеффа видно не было, но не составляло труда понять, кто они.