Одарённая нечисть

Глава двадцать девятая, в которой полудница нарушает приказ, а лесавка боится объяснений с шишигой

Хочу… Хочу… чтоб отныне и вовеки всё навье племя только светлыми эмоциями стало способно питаться!

Ой!

Вслух я желание не проговаривала. И, на счастье, ленту в руках не теребила. А потому, когда немедленное «рассыпание в пыль» со злыднями не приключилось, все дружно уставились в небо. Туда, где в клокочущей вышине по-прежнему прорезали ночную тьму огненные всполохи. Мгновения тянулись медленно-медленно, невозмутимой улиткой по листу лопуха, оставляя за собой налёт досадной уверенности: не вышло.

Реагировали все предсказуемо по-разному. Для наставников со злыднями главным оказалось то, что навии всё ещё рвались в Подгорье, всё ещё имели шанс вернуть былое могущество. И бессильно хмурилась шишига, супился Хромыч, и полз по траве иней, расходясь неровным пятном от Сьеффа с Тхиассом. Зато кикимора с полудницей сразу сообразили, что приговор нашим – ага, именно что «нашим» – злыдням отложен. И Ньярка расцвела улыбкой облегчения, такой тёплой, солнечной. А кикимора дёрнула уголком рта, тоже улыбнуться пыталась, но вместо этого губы её жалко искривились, из глаз хлынули слёзы, и бедная Живка предпочла скрыться за деревьями, благо, кроме меня, никто никого и не разглядывал.

А мне, наверное, было страшнее всех. Потому что на свой страх и риск против шишигиного приказа пошла. И коль ошиблась, не мне одной отвечать, всем несладко придётся. Госпожа Пульмонария ведь не оставит Подгорье. И злыдни не уйдут, и Ньярка… Да разве это противники всему навьему племени?! Особенно учитывая, что злыдни всю силу мне отдали. А я – радужнице. Так что всех бойцов – шишига с хухликом. Но сомневаться – не сомневалась. Потому что волшебной ягоде можно загадывать только своё желание. Только то, чего именно ты, тот, к кому пришла ягода, хочешь. А иначе всё впустую.

– Ньярка, уведи девочек.

Приказы госпожа Пульмонария всегда отдаёт так, что не поспоришь. Но на этот раз выбора у меня не было. Должна же я убедиться, что не напрасно своевольничала!

– А можно…

– Марш отсюда. Немедленно.

Повысь наставница голос хоть самую малость, я бы, может, и начала пререкаться. Но за ровным тоном короткого приказа крылась такая бездна, которую лучше не дразнить. И то, зачем ввязываться в споры? Можно ведь сделать вид, что послушно уходишь. Ньярку уговорю, а наставники сейчас не будут проверять, кто куда отправился. Семь бед – один ответ. После уже допущенного ослушания всё прочее мне такой мелочью кажется.

Да что ж такое-то! Не держусь ведь за ленту. А Тхиасс взглянул – меня так и приморозило. На оставшуюся ягоду радужницы могу поспорить, снова все мысли прочитал. «На лице написано…». Ага, как же! Но, странное дело, взглянул и взглянул, комментировать не стал. Только рот чуть скривил в усмешке. И Сьефф удивил. Даже не посмотрел в мою сторону. Хотя, ручаюсь, усмешку собрата заметил.

Так и вышло, что я безропотно последовала за Ньяркой «под сень дерев» разыскивать кикимору. А та и не пряталась. Сидела себе на травке, спиной к дереву привалилась и о чём-то сосредоточенно размышляла.

– Они же всё равно уйдут, да? То есть как раз наоборот, они-то никуда не уйдут. А мы должны уйти, ну, то есть спасаться. А я никуда не пойду! Потому что я с ним уйду, – Живка от волнения вечно на кашу из слов сбивается.

Ясное дело, никто никуда не уходит. Как бы в этом ещё Ньярку убедить… Я украдкой покосилась на полудницу: должна бы уже и признаки нетерпения проявлять. Шишига же строго приказала поторапливаться. А вот и нетушки! Ньярка, сияла прежней тёплой улыбкой и не спешила тащить нас в указанном направлении. К чему бы это?

Полудница тем временем изучала ближайшие кларакоры: в непривычно мрачной глубине гигантских стволов, у земли, от самого корня робко подмигивали золотистые искорки. Им пока ещё было далеко до могучего ровного свечения, присущего этим деревьям, но лес оживал, вот что важно! И убедившись в этом, Ньярка хитро прищурилась:

– Мав, признавайся, чего пожелала-то?

Отпереться не вышло: все попытки уйти в отказ полудница отмела единственным, но убойным аргументом. Дескать, помнится, одна её знакомая лесавка слишком не любит всех под одну гребёнку грести. Ах, да! Это она припоминает, как Смурник меня натаскивал мавок уничтожать. Я ж тогда долго возмущалась именно тем, что «всех под одну гребёнку». Пришлось сознаваться. Обалдели обе – кикимора снова в истерику ударилась, не то на радостях, не то уже по привычке, а Ньярка за голову схватилась: «Что ж ты наделала?!».

А чего я наделала? Чего желала, того и попросила у ягоды. Отсмеявшаяся Живка – ах, это она от хохота рыдала! – кинулась душить меня в объятиях, приговаривая, что уж теперь-то она того, кого надо, непременно приручит, никуда он не денется.

Меж тем небо Подгорья понемногу очистилось от грязных клочковатых туч, молний как не бывало, и кларакоры всё больше и больше возвращались к обычному состоянию. Кажется, гроза миновала. Но я так до конца и не могла сообразить, чем аукнется внезапно принятое решение. Вроде бы всё хорошо, но вдруг я чего-то не учла? Надо бы честно обсудить всё с шишигой, но так боязно.

Конечно же, ни к какому Туману мы и не подумали отправиться. А попросту завалились спать. Ньярка удивляла меня всё больше и больше. Я и подумать не могла, что она так легко способна нарушать приказы. Но полудница логично заметила, что как только навии окончательно разберутся в произошедшем и снимут осаду с Подгорья, наставники отменят решение об отправке питомцев подальше от опасности. А произойдёт это не раньше рассвета. Так какой смысл туда-сюда мотаться, если можно с чистой совестью отдыхать. Ну и ну! А объяснить, что именно я натворила? Чтоб успокоить?

– Мав, поверь, после твоих объяснений спокойнее никому не станет, – усмехнулась полудница. – Как уляжется всё, так и повинишься. А сейчас только больше паники возникнет, начнут гадать, а что было бы, если бы…