Учебный год закончился. Выпускники разъехались кто куда. У общежития местной ткацкой хлопчатобумажной фабрики собралась группа молоденьких девчонок, бурно обсуждая как разместились, откуда приехали в наш город. Заметив приближающуюся молодую женщину девчонки притихли. Надежда, так звали женщину, предложила пройти в учебное здание. При фабрике работало фабрично-заводское училище, где рабочая молодежь могла не только закончить среднее образование, но и получить несколько рабочих специальностей без отрыва от производства. Новичков уже успели просветить, кто такая Надежда.
Когда-то она такой же шестнадцатилетней девочкой приехала и устроившись на фабрику, с отличием закончила ФЗУ, получила направление в институт, была передовиком на производстве и как молодой специалист два года назад получила квартиру. И это в 32 года. Личная жизнь у Надежды как-то не сложилась. Уж очень резким был у нее характер и не одного кавалера она жестко выпроводила за малейшие прегрешения или неуважение. И для себя Надежда уже решила, что будет жить одна, если уж не складывается. Острые языки дали ей в свое время прозвище «бетонщица», когда один из неудачливых ухажеров сказал, что она железобетонная тетка, имея ввиду ее непреклонный характер. Вот такая женщина была наставником у молодежи.
Все шло своим чередом, но однажды, железобетонное сердце Надежды дрогнуло, когда по распределению на фабрику приехал работать молодой инженер Мирон Иванович. Именно по имени отчеству с первого дня звали все сотрудники двадцатисемилетнего парня, за его знания, обстоятельность в работе, умение ладить со всеми от высочайшего руководства до каждого рабочего. Разумеется, Мирон Иванович не был обделен женским вниманием, работая в женском коллективе. Только никому он не отдавал явного предпочтения. То, что Надежда сохнет по Мирону, не долго было секретом. Молодые девчонки похихикивали за ее спиной, что мол старуха и все туда же, ведь старше на семь лет, да он и не посмотрит в ее сторону. Надежда старалась не замечать этих слухов, но сердце все равно замирало и краснели щеки, когда по работе приходилось общаться с Мироном.
Раз, в конце августа, по поручению профкома молодежь готовила мероприятие, литературно-музыкальную композицию и концерт ко Дню Знаний для детей сотрудников. И Надежда, и Мирон принимали участие. Собирались в Красном Уголке фабрики. Молоденькие ткачихи хихикали и переглядывались, глядя как неловко себя чувствует Надежда и ради шутки заперли их в помещении. Надежда попыталась стучать в запертую дверь, строго призывая шутниц к порядку. Те только посмеялись и умчались в буфет, купить что-нибудь перекусить.
- Надь, не обращай внимания на их глупости, - в конце концов произнес Мирон, - лучше подойди, помоги немного.
- Их шутки переходят все границы, - строгим голосом ответила она, - Чем помочь?
- Вот здесь придержи, прикручу декорацию на стойку. Прибегут сейчас, извиняться будут. Зачем так реагировать?! Это они ростом выросли, а шутки детские остались. Тем более, что это неправда.
Неожиданно для нее самой, на глаза Надежды навернулись слезы.
- Надь, ты чего? – растерянно проговорил Мирон.
Не в силах сдержать слез, Надежда закрыла лицо руками и отвернулась. Ей казалось, что этому соленому потоку не будет конца. Как-то особенно щемяще ощутилось одиночество и то, что Мирону она безразлична. Он пытался ее успокоить, гладил по волосам, уговаривал выпить воды, грозился написать докладную на обидчиц. Наконец Надежда смогла говорить:
- Не надо… Ни докладную писать… ни жалеть меня не надо.
- Надь…
- Это же правда, Мирон Иваныч…
- В смысле? Что правда?
- Да, вот, о чем они шушукаются, то и правда.
Мирон ошарашенно смотрел на Надежду.
- Много думала я… обо всем. О жизни своей. Мне за тридцать уже. А ни ребенка, ни котенка… Мирон Иваныч, я не надеюсь ни на что. Ты моложе меня… Только выслушай. О замужестве я давно уже мечтать перестала. Только ребенка хочу… дочку. Чтоб на тебя похожа была. Чтоб глаза такие же карие… ресницы… чтоб губы как… - и шагнув к Мирону прикоснулась кончиками пальцев к его губам. Через секунду отпрянула, краска залила ее щеки и потоки слез снова побежали из глаз.
Мирон выронил отвертку из рук.
- Надь, ты не плачь. Я не знал… Не думал…
Надежда вытащила носовой платок, отвернулась, чтоб вытереть лицо. Мирон приблизился к ней, осторожно положил руки на плечи. Постоял так минуту и поцеловал ее в затылок. У Надежды подкосились ноги от его прикосновения и Мирону пришлось усаживать ее на стул. В замке повернулся ключ и в Красный Уголок вбежали шутницы с пакетом пирожков.
- Ну, что, дошутились? Видите, что наделали? – накинулся на них Мирон. Те замерли ошарашенно, увидев Бетонщицу заплаканной и бросились к ней успокаивать со всех сторон:
- Тетечка Надечка, прости! Мы дурочки!
- Пожалуйста, препожалуйста! Мы больше никогда так шутить не будем!
- Мы пирожки принесли, тетечка Надечка! Вы покушайте, пожалуйста!
Надежда улыбнулась сквозь слезы:
- Тетечка Надечка!.. Баламутки и вертихвостки! Что вам еще сказать?! Выкладывайте свои пирожки. Чайник в шкафу, вон там, и сахар.
В последний день лета, совпавший с выходным, прошел праздник. Первоклашки получили в подарок по портфелю и кое-какие принадлежности. Концерт прошел весело и слажено. Организаторы получили благодарности. И, как-то само собой получилось, что Мирон в этот вечер провожал Надежду, и, как-то само собой вышло, что в этот вечер он остался у нее. И на следующий день. И на следующий. Об этом сразу стало известно всей фабрике. Их провожали любопытными глазами, не стесняясь обсуждали за спиной, откровенно хихикали. Надежда первой начала разговор, что так продолжаться не может:
- Мирон Иванович, ты пойми, я старше тебя. Ты никогда не должен испытывать чувства вины. Это было мое решение, ты поддался порыву. Пожалел меня. Если случится чудо и я забеременею, то буду самой счастливой женщиной на свете. Поверь, никогда ты не услышишь от меня упреков или претензий.