Одержимая Духами

Пролог

Мычание и искривленное болью лицо покрыто капельками соленого пота. Жар окутывает тело, изнывающее от рвущего ощущения, словно её ножом рассекают вдоль живота, а кожу растягивают, дабы рана увеличилась в размерах. Она пытается не кричать. Её готовили к этому моменту — самому важному в жизни женской особи.

— Тужься.

Молодая семнадцатилетняя девушка плохо разбирает голоса. Мужские и женские — они смешиваются между собой. Не удается распахнуть глаза, веки постоянно сжаты, а сознание пытается морально отгородить еще совсем юную девчонку от боли, выдержать которую она не готова.
Макушкой упирается во влажную подушку, проявляет неспособность действовать по правилам, которым её учили старшие женщины, когда оказалось, что девушка беременна. Это такая честь — родить ребенка одному из представителей местной власти. Выбрали господину очередную женскую особь, учитывая пригодное строение тела. Девушка идеально сложена, и на её кандидатуру подавали заявления многие из господ, но ей посчастливилось быть избранной одним из богатейших людей города.

Ладонями цепляется за края кровати. Давление внизу живота усиливается, перед глазами проявляются черные пятна. Богато обставленная комната погружена в полумрак. На деревянной тумбе горит настольная лампа. С края кровати сброшено узорчатое покрывало. Трое девушек в серых фартуках и простеньких черных платьях бродят вокруг стонущей от болевых спазмов молодой девчонки, то ваткой пропитывая пот с лица, то поправляя подушку под её головой. Мужчина-врач в круглых очках с серьезным видом следит за прохождением родов, сидя между ног девушки, грубовато сдавливая пальцами её колени. Раздает команды, не настигающие ушей рожающей. Она ничего не воспринимает, ни единого звука.

Кроме душераздирающего детского вопля.

Девушка сдавливает пальцами влажную простынь, сжимается, в последний раз, приложив оставшиеся силы, и тужится, изнывая от желания уже вытолкнуть из себя причину её неописуемого дискомфорта.
Роды сопровождаются молчанием. Девушки-помощницы не роняют слов, передвигаются с опущенными головами, стараясь ухаживать за женщиной их господина. Только доктору разрешено открывать рот, но и он делает это редко. Зачем ему словесно тратиться на женскую особь? Он здесь с определенной целью — донести до господина важную новость.

Её не сразу отпускает. Боль не утихает, но явное облегчение наступает. Девушка опадает обратно на влажную простынь, наконец, ощутив, как ткань белой ночной рубашки прилипает к горячему телу. Легкое дуновение ветра со стороны распахнутого окна — и кожа покрывается мурашками. Она разбирает городской шум: рычание мотора машин, голоса гуляющих жителей центрального бульвара, птичий крик и лай дворовых шавок.

Служанки не смеют поглядывать на новорожденного. Даже та, которая принимает кричащего младенца в легкую ткань, дабы закутать его, она не изучает крошечное личико, медленно шаркая ближе к родительнице, послушно ожидая, когда та придет в себя. А она тяжело дышит. Тело дрожит, колени касаются друг друга. Её бросает из холода в жар. Но у неё хватает усилий, чтобы приоткрыть влажные веки обратить затуманенный болью взгляд на лоскуток ткани, который служанка протягивает ей с легким поклоном головы. Девушка сглатывает. С объяснимым страхом пытается присесть, но не выходит, и служанки помогают ей лечь немного выше, подкладывая под спину подушки. Протягивает трясущиеся руки к младенцу, вслушиваясь в тонкий голосок плачущего новорожденного. Ей помогают уложить ребенка на груди, поправив ткань, дабы та не скрывала лица. И девушка принимается жадно изучать черты нового человека: зеленые глаза, большие и светлые, удивительно, белая кожа, измазанная кровью и светлые, слишком светлые короткие волосинки на макушке. Смотрит, разглядывает. И в еще неспокойном сердце начинает усиливаться паника.

Только не это.

Моргает, вскинув голову, и дрожащей ладонью притягивает головку младенца к груди, напугано уставившись на доктора, который поправляет ткань своего белого халата, подходя к порогу комнаты. Снимает окровавленные перчатки, взглянув на высокого, широкоплечного мужчину, который всё это время находится в дверях, сложив рук на груди. Его надменный взгляд сощурено смотрит на завернутого в ткань младенца, наблюдает за попыткой скованной болью девушки прижать его к себе.
Доктор с почтением кланяется господину, и тот переводит на него свое дорогостоящее внимание:

— Кто? — суровый тон. Он долго ждал. Почти двое суток. Доктор выпрямляется, стараясь сильно не проявлять эмоции, но невольно кривит губы, процедив:

— Сожалею. Женская особь.

Выражение лица господина моментально меняется. Привычная суровость и холодность военного человека удваивается, и девушка глотает сухость во рту, осознавая, как подводит его. И неважно, что у господ еще много претенденток. Девчонка верила, что сможет подарить ему мальчика — и тогда её бы оставили при дворе, но…

Её напуганный ситуацией взгляд встречается с его, и она резко опускает голову, виновато сдавив пальцами крошечное тело. Господин отрывается от косяка двери, молчаливо уходит в темный коридор, не проронив ни слова. За ним следуют служанки, ожидая новых приказаний. В эту же ночь у хозяина дома должна родить еще одна выбранная девушка. Скорее всего, им необходимо быть рядом с ней и молиться Духам, чтобы на этот раз родился мальчик.

— И молитесь усерднее, — грозно приказывает доктор, собирая свои вещи со стола, оставаясь недовольным таким исходом. Столько времени потрачено зря. С угрюмым видом качает головой. Такое разочарование, а ведь все правила были соблюдены. И при зачатии, и во время беременности. Все были уверены, что родится мальчик. Но нет. Природе не прикажешь, Духи вольны решать самостоятельно. Остается надеяться, что следующий ребенок этой дамы будет истинного пола. Хотя, как обычно бывает, на девушек, первенцы которых — женские особи, накладывается отпечаток. И родить мальчика им труднее, поэтому доктор даст проверенный совет господину — подыскать еще одну девушку. Желательно чистую.