Одержимый ею

Глава 1

ИНГА

—  Братец, что же ты меня на свадьбу не пригласил? Не по-родственному как-то. Тем более, тут такое шоу.

Насмешливый голос сочится ядом. От его вибраций продирает холодом по позвоночнику. Оборачиваюсь и замираю, пойманная в плен льдисто-серых глаз. Губы мужчины кривятся в презрительной ухмылке.

Он демонстративно усаживается верхом на стул и уставляется на меня.

Я знаю этого человека. Хотя человека ли? Монстра-оборотня. Днём он меценат и благотворитель, который жертвует тысячи долларов галереям искусств. А под покровом ночи — криминальный авторитет.

Передо мной сидит сейчас «теневой» король Валерий Пахомов.

Ему ничего не стоит унизить и растоптать человека. Просто играючи. Указать твоё место. И противопоставить ему нечего.

Меня начинает трясти.

Зачем он здесь? Почему назвал моего Артёма братом?

—  Ну так что, младшенький, представишь своей жёнушке её деверя? Или мне самому?

Артём мотает головой.

Трудно говорить, когда рот заклеен скотчем. Мне до боли жаль Тёмку. С ним не церемонились — отпинали, шарахнули по голове, а вот теперь привязали к стулу. Дорогой костюм разорван, идеальная причёска испорчена, в глазах стоят слёзы.

Но мне стоит подумать о себе — ведь сейчас меня грубо держит за руку бритоголовый верзила, похожий на гору.

А Тёма — любимый, милый и озорной — сказал пару минут назад страшные слова:

— Вот, заберите её! Она ещё невинна! За неё много дадут на подпольном аукционе. Этого хватит покрыть долги!

Я не верила. Хлопала глазами, ловила ртом воздух, и… не верила…

Это мой Артём?! Который несколько часов назад сказал вместе со мной «да» в ЗАГСе? Тёмка, который помогал мне выбрать самое красивое платье в самом дорогом салоне? Любимый, который подарил мне просто сказочную свадьбу?..

Он собирается отдать меня каким-то ублюдкам, чтобы те продали меня? Как рабыню? Как куклу?

Этого не может быть….

Но в голове билось: долги! невинна! подпольный аукцион!

А тут ещё Пахомов!  Для полного счастья.

Нагло лыбясь и пялясь на меня — не на лицо, на грудь! — он заявляет:

— Если собственный брат меня игнорирует, так может вы, Инга Юрьевна, представитесь?

Вскидываю голову — боров, что держит меня за локоть, зыркает на меня зло и косится на дверь.

Те двое, что прессовали Тёмку, тоже сейчас замерли истуканами.

Похоже, Пахомов производит на всех неизгладимое впечатление. Как и на Октябрину Власовну, моего директора из галереи искусств. Бежала за ним до самой двери и всё благодарила. А ведь подумаешь, благодетель? Всего-то несколько тысяч долларов пожертвовал. Да у него на карманные расходы в день больше улетает!

— Знакомы вроде, — фыркаю я, хотя внутри всю трясёт.

До сих пор вспомню его ехидное: «Октябрина Власовна, зачем вы держите сотрудников, для которых Мане и Моне — один и тот же человек?» Мне тогда знатно влетело, чуть не уволили. А уж позору было! Ну подумаешь — импрессионисты никогда не были моей сильной стороной и моими фаворитами. Да, я считала, что это один и тот же человек, только его фамилию каждый раз пишут по-разному. И как именно правильно — уже никто и не помнит. Но зачем же унижать и выпячивать, какой ты умный? Наверняка, он учился в лучшем вузе страны, а я окончила провинциальный институт культуры. Заочно. Так сложились обстоятельства. Зато я отлично разбираюсь в эпохе Ренессанса и творчестве прерафаэлитов.

Злюсь и фыркаю:

— Артём не говорил, что у него есть брат. Тем более — такой.

— Какой? — уточняет Пахомов, равнодушно рассматривая свои идеально отполированные ногти.

— Вы.

— Ах он скромник! — исходится ядом этот гад. — Не любит хвастаться. — Ребята, — он даёт знак «людям в чёрном», что замерли у дверей, — забирайте моих родственников. Дальше свадьба продолжится в тесном семейном кругу.

— Эй, Пахом, ты ничё не попутал? — отмирает, наконец, верзила, что держит меня.

— Что ты, Сеня, я никогда ничего не путаю. Особенно, если это касается моей семьи.

Слово «семьи» он выделяет особо — хищным рычанием. Сопровождая таким взглядом, что бритоголовый тут же отпускает мой локоть.

Наконец-то, хотя синячище точно здоровенный останется!

— Твой брат многим задолжал — и Баграту, и Князю, и Лютому. Они так просто это не оставят.  К тому же, он сам отдал нам девку.

Пахомов чуть наклоняет голову, будто разминает шею.

— Понимаешь, Сеня, тут такое дело, — говорит Пахомов медленно, с расстановкой, будто смакуя каждое слово, — он не тебе задолжал. А с Багратом, Князем и Лютым я разберусь сам. А мой брат — ошибся. Эта женщина — не девка, а уже, — взгляд на брендовые часы, — пять часов как его законная жена. А в нашей семье жёнами за долги не рассчитываются, правда, братик?

Артём то кивает, то отрицательно машет головой. Глаза у него вот-вот вылезут из орбит.

И он становится мне неприятен.

Боже, как я могла целовать этого слизняка и мечтать о близости с ним?

Пахомов встаёт — и я сразу сжимаюсь, даже давлю порыв нырнуть за бритоголового: какой он всё-таки огромный. Даже этот Сеня на его фоне кажется щенком.

— Иди, Сеня, не парься, — говорит Пахомов, — я скажу твоим нанимателям, что ты честно отработал.

Бритоголовый кивает, даёт знак своим, и они спешно уходят.

Двое «людей в чёрном» подходят ко мне и становятся по обе стороны. Конвоиры, догадываюсь я.

А ещё двое и сам Пахомов идут к Тёме.

Бесцеремонно сдирают с того скотч, и зал ресторана — изрядно разгромленный, практически уничтоженный — оглашает вопль:

— Валера! Сука! Садист!

Пахомов хватает его за волосы и выворачивает шею — такой громила и сломать может. Что ему стоит?

— За суку ответишь, садиста — увидишь. И как умудрился в такое дерьмо влезть — подробно объяснишь. — Слова Пахомов чеканит, будто выплёвывает и, повернувшись, командует своим подельникам: — В машину их, живо.