Одеяло

Одеяло

Дмитрий Астафьев, личный дневник. 17 июля 19ХХ года.
Сегодня ко мне поступил крайне необычный пациент. Его привезли без сознания. На мои вопросы о том, что случилось, сказали, что это произошло как только его силой забрали с кровати. Собственно, дело и кроется в самой этой кровати. Я пока сам не смог осмотреть пациента, но, по заверению санитаров, которые его забирали, и из слов врачей, у пациента явный патологический страх находиться вне определённого места. Я планирую детально изучить этот случай, а потому запишу здесь слова санитара, чтобы ничего не упустить.

Артемий Анисимов, санитар:
«Это был необычный вызов. Соседи почуяли странный запах, который исходил из соседней квартиры, и вызвали милицию, та приехала и, по подозрению, что в квартире что-то случилось, вскрыла дверь. В ней обнаружили мальчика этого и труп женщины, скорее всего матери или какой-то родственницы. Странно было то, что труп был в крайне необычном положении: она застыла так, как будто бы тянулась к кровати мальчика. Так же на трупе было множество гематом, укусов и две больших раны, при этом было такое чувство, будто бы их огромным штырём пробили. Это я потом у врача знакомого услышал, который приехал забирать всё это дело, она уже давно была убита, отсюда и запах гниения. Парнишку они сразу даже не заметили, он под одеялом сидел калачиком, но настолько тихо, что никто не обращал внимания. Только подойдя к кровати, услышали всхлип.

Кровать была странной до жути – старая, ветхая, напоминающая скорее алтарь. Над ней висело 5 или 6 крестов, и были следы ещё от нескольких. Она стояла у стены, возле неё были маленький столик и 2 стула, а на столике были библии и иконы. На полу лежали ещё несколько книг о космосе и какие-то детские. Ещё в комнате были какие-то благовония что ли. А мальчик сидел полностью голый. Сам он лет 12-13-ти. Милиционеры сказали, что как документы найдут, то передадут сразу.
Так вот нашли они его и стали его осматривать, всё же несколько дней, а то и неделю с трупом пробыл. А он не реагирует никак вообще, смотрит на икону и под нос что-то как будто бы на иностранном бубнит. Ну они и решили его забрать. Но как только они его с кровати подняли, он тут же в неистовую истерику упал, назад тянулся, кричал, что он не хочет, что бесы заберут, и дерётся-кусается словно дикарь, но как только отнесли его буквально метра на три, он тут же без сознания упал, как будто бы заснул. Тут и подумали, что мамаша с ума сошла и ребёнка свела, и он теперь полоумный, и нас вызвали».

Трудно судить по этим словам о психическом состоянии ребёнка, завтра осмотрим и уже будет легче поставить какой-либо диагноз, но ситуация и правда из ряда вон выходящая.


Дмитрий Астафьев, личный дневник. 18 июля 19ХХ года.
Сегодня был проведён осмотр мальчика, который поступил к нам вчера. Он был помещён в одиночную палату, так как я посчитал, что в общей он может испытать сильнейший шок, как только придёт в чувства, и так же назначил санитара для наблюдения за ним. После того как мальчик очнулся, он не подавал каких-либо признаков агрессии или паники. Как сказал санитар, он спокойно шёл на контакт, спросил где он и попросил поесть и воды. На все вопросы в свою сторону он реагировал безразлично. Можно сказать, что физически он абсолютно здоров, у него нет явных проблем, разе что довольно низкая масса тела, но и та не критичная. При осмотре пациентов я первым же делом направился к нему и захватил с собой диктофон. Я всегда так делаю с новыми пациентами, чтобы в будущем можно было прослушать разговор снова и, возможно, подметить какие-то моменты, которые ускользнули при личном общении. К моему несчастью устройство оказалось сломанным, и половина фраз мальчика записались с каким-то странным шумом. Я продублирую диалог сюда, отметив моменты, которые запомнил, но которые не записал диктофон – такие участки я буду помечать «{}».

«– Здравствуй. Меня зовут Дмитрий, а как твоё имя?
– Что у вас в руках?
– Это диктофон. Он запишет наш разговор, чтобы я ничего не упустил.
– А вы здесь работаете?
– Да, я здесь работаю и с сегодняшнего дня я твой лечащий врач.
– Меня не нужно лечить, я ведь здоровый.
– Не бойся, мы лишь проверим правда ли ты здоровый, и ты сможешь пойти домой.
– {Я не смогу уйти, отныне это мой дом.} (На диктофоне слышны лишь три слова «отныне», «твой», «дом». Я хорошо помню как он сказал именно «мой», и могу списать это лишь на неисправность, но и в будущем будут подобные моменты, которые на фоне остального диалога звучат странно и вызывают дискомфорт.)
– Почему ты говоришь, что это твой дом?
– Знаете, мне нравится здесь. Кровать у окна. Раньше я не мог смотреть в него, оно было слишком далеко, но сейчас могу, мне так нравится. Лето такое красивое, я мог о нем лишь читать.
– Ты любишь читать? Какие книги тебе нравятся? Если хочешь, мы можем принести тебе, у нас есть библиотека.
– Да, конечно хочу, я люблю книги, но дома их было так мало. Зато я много читал библию. Она мне очень помогала когда мне было страшно и когда {приходил он} (данный фрагмент отсутствует).
– Кто он? Почему он тебя пугал?
– Могли бы вы мне принести книги про лето? Я очень хочу узнать о нем побольше.
– Конечно, но только давай небольшой уговор: ты позволишь мне помочь тебе, договорились?
– {Я не знаю} (Слова исказились и слышно лишь хрипение, но при этом как будто бы очень отдалённо напоминающее «заткнись», но это слишком трудно разобрать, потому я скорее буду считать, что это лишь дефект.)
– Чего не знаешь?
– Я больше не хочу разговаривать с вами, уходите».

После этого он стал полностью игнорировать меня. Но я рад, что всё же он ответил на некоторые мои вопросы, а это означает, что я смог выйти с ним на контакт, пускай и не длительный. Рассматривая разговор и состояние мальчика, трудно сказать о каких-либо умственных или психических проблемах. Также он довольно спокоен, что весьма странно после пережитого шока и того, что рядом с ним умер скорее всего близкий человек. Ещё я заметил, что он опасается какого-то человека. Из опыта могу предположить, что это либо отец, либо человек близкий к семье, который имел на него негативное влияние, возможно даже применял насилие. Я не выписываю никаких лекарств, но при этом оставляю наблюдение, так как опасаюсь резкого изменения состояния пациента. Также я попросил взять несколько книг о лете, как он и просил, чтобы расположить его к более активному общению.


Дмитрий Астафьев, личный дневник. 19 июля 19ХХ года.
Как я и думал, книги помогли мне расположить пациента к себе, он стал более активно выходить на контакт, хотя я удивлён, что он стал слишком активно общаться. Санитар говорил, что мальчик начал ему задавать даже личные вопросы, но при этом все ещё редко отвечал на вопросы о себе. Я пока не могу поставить диагноз, но могу точно сказать, что такие резкие перемены явное отклонение от нормы. К тому же, после периодов «открытости» можно проследить у пациента страх и панику, которые мальчик пытается сдерживать.

Также, он по-прежнему отказывается покидать кровать, он даже не спускается для посещения туалета и душа, потому санитар поставил ему утку. На вопросы почему мальчик не спускается с кровати, мы получаем лишь молчание. Другой санитар, который делает ночные осмотры территории, сказал, что слышал как мальчик в комнате с кем-то разговаривал. В голосе пациента был слышен испуг, но когда он вошёл в его палату, то никого не увидел. Мальчик же взволнованным и напуганным взглядом смотрел на один из углов. Санитар отметил, что у него появилось неприятное ощущение чьего-то присутствия.
Я, так же как и в прошлый раз, решил записать диалог, но, как ни странно, на этот раз аппаратура снова дала сбой, что я считаю невозможным, так как я специально взял новый диктофон. На записи я услышал странные и жуткие вещи, которые постараюсь передать.

«– Здравствуйте, доктор, огромное спасибо за книги, здесь так много про лето, мне нравится каждая из них, они очень интересные. А можно вас попросить на следующий раз мне принести библию?
– Конечно. Я очень рад, что тебе понравились книги. Какая из них показалась тебе самой интересной?
– Та, где мальчик попадает в лагерь из прошлого. Она такая таинственная, и там есть очень грустный момент, что мне даже захотелось плакать, но я сдержался. Мама говорили, что если я хочу плакать {то мне нужно сложить руки в замок и помолиться, тогда мне станет легче. А ещё она говорила, что плакать опасно}. (На записи не сохранилось слов мальчика, но теперь странный шум на фоне начал напоминать медленное дыхание, такое дыхание не присуще людям, оно скорее напоминало большого зверя).

– Ну что ты, ты можешь плакать, если чувствуешь необходимость, в этом нет ничего страшного, особенно когда тебе хочется. А расскажи мне, как ты себя чувствуешь?
– Доктор, а у вас есть семья?
– Нет, я живу один, хотя у меня есть родители, но они далеко.
– {А вы не хотели бы с ними увидеться?} (Когда я впервые услышал этот отрывок, я начал сомневаться в собственном ментальном здоровье. Мне пришлось несколько раз переслушать, чтобы удостовериться, что это не моё воображение. Так же мой помощник подтвердил, что тоже это слышит. На записи я очень чётко услышал „Но с ней ты больше не увидишься“. Голос как будто принадлежит старику лет 70-ти, при этом было слышно всё то же дыхание. В этот момент я увидел перемену в лице мальчика. Тогда мне было не понятно, но сейчас у меня складывается впечатление, что он услышал это, хотя дальше он продолжил говорить не подавая виду.)
– Я иногда с ними вижусь, они старенькие и всегда рады моему приезду. Скажи, а есть ли у тебя человек, с которым ты хотел бы увидеться?
– Да, я бы хотел увидеть маму и папу.
– Ты знаешь где они?
– {Да, но больше никогда не увижу.} (И в этом моменте снова доносился голос, при этом в каждый из таких моментов складывается впечатление, что это говорит сам мальчик, но очень искажённым голосом. Голос сказал „ты сам пожрал их“. В этот раз он был более трудноразличим и почти что превращался в шум. Я решил, что не оставлю это без внимания, и потому отнесу эту запись своему другу-специалисту по разному роду технике.)

– Почему не сможешь?
– Знаете, я раньше никогда не видел животных, разве что однажды, но только издалека. Дома у нас их не было, но в книгах их так часто описывают. Мне нравится их поведение, особенно то, как хищники охотятся на свою добычу. Они всегда скрытные и прячутся, а потом неожиданно атакуют. Но мне жаль жертву, ведь для неё единственная судьба это стать едой. Как по мне, это не честно, что жертва не может защититься и ей всегда приходиться бежать. Если бы у зайца были клыки и когти, он бы смог {дать отпор волку} (Дальше я перестану комментировать, и буду лишь напрямую передавать то, что слышу на диктофоне, до полного выяснения причин. Своё мнение я буду писать под диалогом как итог. В этот момент было слышно сильный скрежет, как будто металла, и слышно лишь эхом слово „зайца“).
– Некоторые животные, даже травоядные, вполне могут себя защитить, а зайцы смогли выжить благодаря дару быстро скрываться от своих противников. Природа устроена так, что не всегда нужно давать отпор, иногда лучший вариант это убежать.
– Но {люди} не могут даже убежать, у {людей} нет ни клыков, ни когтей, они не могут дать отпор, но все же смогли выжить и даже смогли стать такими сильными. Но в природе же всегда есть кто-то сильнее... (При каждом слове „люди“, которое произносил мальчик, диктофон выдавал непонятный шум, который я больше бы мог приравнять к очень извращённому рыку.)
– Да, это так... (Неожиданно мальчик начал кричать, на диктофоне я отчётливо услышал „НЕ СМЕЙ ГОВОРИТЬ“, но это было лишь при первом прослушивании. При повторным я лишь слышал белый шум.)»

Санитар сразу же помог мне унять его истерику с помощью небольшой дозы успокоительного. Это был не слишком сильный препарат, который лишь прекратил приступ. При этом его глаза выглядели безжизненными, а на лице осталась гримаса ужаса, как будто бы он увидел самую страшную для себя вещь в мире. Я дал санитару указание не покидать комнату и дежурить прямо в ней, а так же сообщать обо всех странностях в поведении мальчика. Так же я решил, что мне нужна помощь моего коллеги из другой больницы для душевнобольных, и сразу позвонил ему, пригласив к себе и рассказав некоторые подробности о пациенте. При этом я нарочно умолчал о диктофонных записях, так как подумал, что все же это может быть стечение обстоятельств.


Дмитрий Астафьев, личный дневник. 20 июля 19ХХ года.
Сегодня произошёл новый инцидент, мальчик с утра бредил, разговаривал на странном языке и постоянно смотрел в угол, санитар очень испугался и сразу же доложил мне, но как мы пришли, мальчик стоял на кровати и, разведя руки, смотрел в верх, после чего спокойно лёг. Теперь мальчик перестал отвечать и полностью ушёл в себя. Лёжа на кровати, он перестал принимать пищу и как-либо реагировать на окружение. Санитар при этом отметил, что у него начало появляться тревожное состояние: он стал ощущать чье-то присутствие и слышать голоса. Что именно они говорят, он не сказал, но я велел ему отдохнуть дома и поставил ему замену. Это случилось всего за один день, что начинает меня пугать. Завтра приедет мой друг, и он сказал, что поможет мне разобраться в данном деле. Я все больше начинаю сомневаться в человеческой природе данных событий, что мне не свойственно. Надеюсь, завтра все решится.


Дмитрий Астафьев, личный дневник 21 июля 19ХХ года.
То, что произошло сегодня, не поддаётся никакому нормальному объяснению и даже пишучи это, я не могу унять дрожь и чувство страха, которое теперь постоянно сопровождает меня. Я постараюсь по порядку изложить всё, что случилось.

Утром приехал мой коллега – видный научный деятель в сфере психологии и психотерапии. Я полностью описал ему клиническую картину, на что он мне сказал, что у мальчика могут быть сразу несколько отклонений, но чтобы удостовериться, ему необходимо лично все посмотреть. Мы сразу направились к пациенту, которого я ещё не посещал с утра. Войдя в комнату, я сразу обратил внимание на то, что санитар как-то странно сидит, его пустой взгляд был направлен в потолок, он не обращал на нас внимания. После того как я его позвал, он вскрикнул и испуганными глазами начал на нас смотреть. Я попросил, чтобы он рассказал, что случилось за ночь, на что он ответил достаточно сухим и даже немного грубым голосом, что всё было хорошо, и что не следует беспокоиться. Понимая, что санитар о чём-то умалчивает и находится в явно возбуждённом состоянии, я велел ему пойти отдохнуть, на что он молча кивнул и, выходя, посмотрел на меня леденящим взглядом, из-за которого мне стало не по себе.

Всё это время мальчик находился под одеялом: мы видели лишь очертания его силуэта. Как только мы подошли, он скинул с себя одеяло, сел на кровати и уставился в угол комнаты, абсолютно не обращая внимания ни на нас, ни на наше приветствие. Мой товарищ сказал, что хотел бы осмотреть его, и, только подойдя, ужаснулся и подозвал меня к себе. Я увидел сзади на футболке мальчика кровавое пятно и сразу же сказал коллеге снять с него одежду, а сам побежал в соседнее помещение, где у нас хранились самые нужные препараты и приспособления. Взяв саквояж с ними, я вбежал обратно и увидел как мальчик стоит на кровати, а на полу лежит доктор со вскрытым горлом. В его руках находилась окровавленная футболка. Глядя на лицо мальчика, я познал ужас. В его глазах виднелась ненависть и боль, как будто бы он не человеческое создание, а настоящий демон. Осознавая, что к нему лучше не подходить, я с криком выбежал в коридор, зовя санитаров. Ко мне сразу же подбежали двое молодых из соседних палат, я велел им срочно взять препараты и смирительную рубашку и, быстро объяснив ситуацию, сказал им быть крайне осторожными.

Мы вошли в комнату. Мальчик всё так же стоял и смотрел на нас, при этом я заметил, что он переместился на угол кровати. Тело мёртвого доктора будто бы протянули на метр в строну, оставляя кровавый след из горла. Вдруг мальчик начал говорить. Я не смог всё различить, но многое запомнил. К сожалению, в состоянии шока я не включил диктофон, хотя в этой ситуации он мог бы весьма сильно пригодиться, но я постараюсь изложить всё, что запомнил, сейчас.

«Хватит вещать и смотреть... Хватит желать, он хочет крови. Большое действие уже рядом, охота на зайцев в доме. Вам должно кланяться, вы должны кланяться. Важное, важное, которое он говорит, сокрыто от всех кто смотрит в глаза. Я понимаю, что вижу ваши глаза, но я не вижу в них смерти. Он убит и я убит, но он жив, а я мёртв. Важно, важно, не было греха труднее, чем смерть вашей жизни...»

Дальше он перешёл на непонятный мне язык, смотря то на нас, то на угол. Я велел санитарам скрутить его и вколоть успокоительное, а после надеть смирительную рубашку. К моему удивлению, мальчик не сопротивлялся. Повалив его на живот, я увидел страшную рану сзади, которая напоминала скорее вырезанное круглое отверстие. Она была неглубокой, но при этом даже трудно представить какую боль могла приносить. После того, как ему ввели дозу сильного успокоительного, он почти сразу потерял сознание, и мы обработали рану, после чего на него благополучно была надета смирительная рубашка. Я велел тут же вызвать милицию и врачей, а сам начал осматривать тело убитого. Осмотрев тело моего уже покойного коллеги, я понял, что его горло пробито насквозь. Рана была такой же как у мальчика: она напоминала ровный круг, как будто бы эту часть просто вырезали. Всё это приводило в ужас. Приехавшие врачи и милиционеры могли лишь констатировать смерть. Вдруг я осознал, что на меня падает прямое подозрение, так как вменять такое в вину маленькому мальчику невозможно, тем более поверить, что он за минуту смог нанести такую пугающую рану. Также у меня не было алиби и свидетелей, которые могли подтвердить мою невиновность. Всё же меня не стали забирать в участок, потому что за меня заступились работники, уверяя милицию, что я не мог такого совершить, и что у меня есть пациенты, которые, скорее всего, не смогут протянуть без моего лечения. Оказалось, что санитар, который дежурил ночью, пропал. Дежурный на входе говорит, что он просто вышел со здания и не вернулся. Я решил рассказать всё милиции, на что они сказали, чтобы я приходил завтра для дачи показаний. Я возьму все записи и диктофоны что у меня есть, чтобы передать ход событий как можно более подробно.


Дмитрий Астафьев, личный дневник 23 июля 19ХХ года.
За эти два дня случилось многое, что может казаться нереальным. После похода в милицию, мой дневник изъяли для проверки, но его сегодня же вернули, сказав, что он не понадобится в качестве вещественного доказательства. Так же изъяли диктофоны и сейчас они находятся на анализе, и мне сказали, что, скорее всего, до конца следствия они будут у них. Но при разговоре со следователем мне открыли много того, что проливает свет на произошедшие с мальчиком. Я был удивлён, что со мной делятся такой информацией, но мне это объяснили тем, что мне придётся дальше вести наблюдение за мальчиком. Что же, я постараюсь изложить всё что мне рассказали, для того, чтобы проанализировать события и составить хоть какую-то картину. После того как я дал показания, следователь, который, как оказалось, приехал со столицы, рассказал мне подробности, связанные с той женщиной в квартире и её смертью. Как и предполагалось, это была мать мальчика, которого, оказалось, зовут Егором, ей было всего лишь 44 года. Причиной смерти стали раны в районе сердца и ключицы. По описанию ран я сразу понял, что уже их видел на теле мальчика и убитого коллеги. Как заявил следователь, смерть была почти что моментальной, но при этом, почему она застыла в такой позе остаётся непонятным. При обследовании дома было найдено очень много книг эзотерического и религиозного характера. Во всех них была сделана масса пометок, так же были вырваны и исписаны некоторые страницы. Но самой главной находкой следователь считает дневник матери. Дневник достаточно короткий, и мне дали его на прочтение прямо там, а так же предоставили копию для анализа, так как это может помочь в наблюдении. Я прикрепляю копию ниже.

«16 января. Уже прошло несколько дней после того как у Егорки поднялась температура, я не знаю что делать, я не могу её понизить, а вызвать доктора я не в состоянии. Я так много провела времени в чтении и заботе о сыне, что боюсь сойти с ума, потому и буду писать сюда, излагая свои мысли. Я думаю, что проблема скорее всего в „Нём“, „Он“ снова начал приходить к сыну. Я лично его не видела, но Егор постоянно твердит о „Нём“ и говорит, что только мне „Он“ разрешил рассказывать. Как же я жалею, что приняла тогда то решение. Может, если бы я сделала другой выбор, моя жизнь не превратилась в нескончаемый кошмар. Сегодня день рождения сына, я купила ему книгу, он очень любит читать. Надеюсь, всё образуется.

19 января. Эти дни жар начал спадать, но сегодня Егор меня сильно испугал. Когда я вошла в комнату, я увидела как он стоит и показывает на угол, при этом говоря на непонятном мне языке. Я уже слышала его раньше, но все мои попытки найти словари или записи о таком ничего не дали. Мне стало так страшно, что я упала и, в истерике, начала молиться. Я не знаю, дало ли это результат, но через время он лёг на кровать и тихо уснул. Страх всё больше поглощает меня, я хочу спасти его, но моё бессилие повергает меня в ужас. Я начала слышать их голоса из своей комнаты, я знаю, что в такие моменты нельзя входить, но это сводит меня с ума. Господи, что же мне делать?

25 января. Жар прошёл, и он выглядит здоровым, но всё так же продолжает разговаривать с „Ним“ по ночам. Он сказал, что в этом нет ничего страшного, и что мне не стоит беспокоиться. Я так за него боюсь, ведь только в нём я вижу жизнь, ведь только он у меня остался. Даря ему книгу и поздравляя с днём рождения, я видела на его лице искреннюю радость. Видя его улыбку, я начинаю убеждать себя, что мы сможем это пройти, что следует лишь постараться и всё будет хорошо.

30 января. Сегодня ночью я слышала крики, но я знаю, что нельзя входить, или же „Он“ его убьёт. Утром я нашла на его теле раны. На мои вопросы Егор ответил, что мне не стоит беспокоиться и что у них случился спор, о чём – не знаю. Надеюсь, с ним ничего не произойдёт. Мне становится страшнее с каждым днем, ведь раньше они так долго не разговаривали. Я достала новые книги по демонологии и может смогу, наконец-то, понять кто „Он“.

15 февраля. У меня почти нет времени, чтобы вести записи, их ночные разговоры все продолжаются, и из-за страха я лишилась сна. Отдыхать мне удаётся лишь немного днём. У них время от времени случаются споры, потому раны с его тела даже не успевают сходить. Его настроение стало намного угнетённее и печальнее. При этом в нём нет страха, который ощущаю я. Я всё больше провожу времени с ним, чтобы Егорка почувствовал себя лучше. Я очень устала, но я верю, что скоро это закончится.

20 февраля. Наконец-то их разговоры начали случаться реже и они намного короче. Егор сказал, что он смог убедить „Его“ в том, чтобы „Он“ не навредил нам, но также сказал, что скоро наша жизнь сильно изменится. Мне стало так страшно, и я не могу перестать думать об этом хотя бы на минуту.

13 апреля. Этот месяц был одним из лучших нашей жизни. Я старалась уделять почти всё время Егору, и всегда была рядом. Я всё чаще вижу улыбку на его лице, и его ночные разговоры случаются крайне редко, я так счастлива. Но он говорит, что близится время, когда все изменится, и это не даёт моему страху развеяться окончательно.

8 мая. Сегодня я смогла выбраться в город ненадолго и купила новую книгу Егорке. Она о полётах в космос и я думаю, что она ему очень понравится. Я знаю, что он такое очень любит, но я не так часто могу покупать ему книги, потому что они загораются по неизвестной мне причине, и я боюсь, что может начаться пожар. Егор был очень рад, и я видела с каким упоением он начал её читать. Я буду верить в лучшее.

4 июня. Ужасный страх не покидает меня, я начала ощущать чье-то присутствие, я не могу спать, и, кажется, начинаю сходить с ума. Видно пришло время перемен, которых я так опасалась. Каждую ночь я слышу шум на этом языке, стены и мебель в комнате сына были как будто пробиты каким то круглым предметом. На мои вопросы он отвечает, что сейчас происходит то, на что он не способен повлиять, мне очень страшно за нас, и я не знаю что делать.


13 июня. Я в полном отчаянии. Сегодня я увидела того, кто скрывается в тени комнаты сына. Пришло время, которого я ждала. Этот дневник – моя последняя надежда, я уже уверена, что скоро умру и потому я должна передать всё, что знаю тому, кто это читает. Мой сын ВСЕГДА должен находиться на кровати, не важно какой, и не важно в каком месте, если он будет за её пределами, он умрёт. „Кровать – это алтарь, который связывает его с миром снов, в котором обитают боги“, – так мне сказал муж. Он сказал, что это не проклятье, это благословение, но я не верю, что это может быть благословением, это самое страшное, на что он мог нас обречь. Он мне сказал что, Егор избранный и его буду защищать пока не прорастёт семя, а нам лишь следует соблюдать правила:
– не входить, когда он один в комнате разговаривает;
– не выносить его за пределы кровати;
– проявлять уважение к сыну;
– ни в коем случае его не бить.
Ещё он сказал, что в 13 лет он будет готов, и что я ни при каких обстоятельствах не должна им мешать. До этого времени на него будет вестись охота созданий страшнее самого дьявола, но он будет находиться под „защитой“. Я знаю, что тот, кому мой муж вверил защиту, на самом деле надзиратель, „Ему“ не важен наш сын, „Ему“ важен договор. Мне так страшно, я не знаю что делать, я прочла всё что могла и нашла лишь одно упоминание подобного. Если верить ему, мой сын является вместилищем для „Бога“, но я не понимаю, что это означает. Книга, в которой я это прочла, воспламенилась у меня в руках, я уверена, что это „Его“ действия. Прошу, защитите Егорку... „Он“ всегда смотрит из тьмы и следит за сыном, но он не защитник, он лишь ждёт момента, убейте „Его“...»

На этом дневник переходит в непонятные символы, а конец и вовсе сожжён. Содержимое дневника вызвало больше вопросов, и мне искренне жаль женщину, пережившую такой ужас. Я верю всему что написано, потому что смог лично убедиться в этом. Я знаю, что из города Н уже были вызваны «специальные люди», мне поручено лишь наблюдение за мальчиком. также мне велели не входить в контакт и не подпускать к мальчику людей во избежание новых жертв.


Дмитрий Астафьев, личный дневник 24 июля 19ХХ года.
Сегодня я получил печальные известия: санитар, который следил за мальчиком в ночь перед смертью доктора, убил свою жену и покончил с собой. Как мне сказали, его и жену нашли в кровати, а на их телах были круглые раны. Также, по версии следствия, он выколол ей глаза, а себе перерезал горло. В связи с последними событиями, я не верю, что это сделал он, я уверен, что на мальчика началась «охота». Эти ужасные события все больше сказываются на моём состоянии, я безумно устал, я не могу больше спать и боюсь приближаться к кровати. Я неплохо знал этого санитара, его звали Артём, и он был молчаливым, но при этом приятным парнем и я уверен, что случившееся связано с мальчиком. Пока что мне остаётся лишь продолжать наблюдение.
Я получил информацию, что ровно через три дня прибудут «специальные люди» из города. График работы персонала был мною изменён, чтобы обезопасить его, так как я все ещё не знаю, что именно повлияло на санитара. Я поместил мальчика в комнату для опасных пациентов, так как это поможет безопасно наблюдать за ним, а также в случае чего возможно обезопасит самого мальчика. Также я поместил диктофон в комнату. и буду включать его на ночь.


Дмитрий Астафьев, личный дневник 25 июля 19ХХ года.

Запись с диктофона ночь с 24-25 июля 19ХХ года.
«{Я кланяюсь... скоро готово... Я КЛАНЯЮСЬ.... да придёт правитель... Я КЛАНЯЮСЬ... взойдёт семя... Я КЛАНЯЮСЬ.…}
Все это произносил мальчик искажённым голосом. Санитар, стоявший на дежурстве, отметил, что не слышал, чтобы мальчик говорил. Я уже на пределе сил. Я начал перечитывать записи болезней других пациентов в надежде, что смогу найти причину или хотя бы отвлечь себя. Я не спал уже несколько дней, я продолжаю ждать, мне страшно....


Дмитрий Астафьев, личный дневник 12 декабря 19ХХ года.
Прошло много времени с того момента как я писал здесь. Всё это время я находился на проверке и на лечении по подозрению в обострении шизофрении, приступом которой описали мои свидетельства. Меня перевели в другую «специальную» больницу на севере страны, но я понимаю почему это произошло: это формальности, чтобы скрыть правду, разглашать которую мне также строго запрещено. Но так как это мои личные записи, я бы хотел описать то, что случилось, и закончить эту историю. 26 июня 19ХХ года, я проснулся в своём кресле от истошного крика, который эхом прошёл по всей больнице. Это был крик санитара, который увидел что-то в комнате мальчика. Это впервые я вижу, когда здоровый мужчина 26-ти лет всего за ночь превращается в совершенно невменяемого и пребывающего в постоянном ужасе и истерике человека. Я тут же бросился к комнате мальчика и уже думал, что повторю участь санитара. Я увидел «Его», настоящее чудовище, которое склонилось возле кровати мальчика.

Это было омерзительное создание из самых страшных кошмаров: в его спине было много железных прутьев, похожих на копья, его длинная шея заканчивалась головой покрытой маской. «Он» был одет в красное одеяние с ярко-золотыми вставками. Мальчик стоял на кровати и смотрел на это чудовище. По его глазам я понял, что это было совершенно чуждое человеку создание. Комната начала гореть, «мягкие стены» покрылись бездымным пламенем. Эта сцена привела меня в ужас, и я застыл в ступоре, наблюдая за тем, что происходит. Создание и мальчик разговаривали на неизвестном языке, и диктофон в комнате смог записать лишь одно «{ВЗОШЛО СОЛНЦЕ... Я КЛАНЯЮСЬ.…}». Тут же появилось другое чудище, которое было подобно первому, оно имело лишь иную маску и чёрное одеяние. Увидев мальчика, оно бросило в него копьё из своей спины, оно пробило мальчика и оставило в нём ровную круглую рану, которую я уже видел ранее. На лице мальчика промелькнула улыбка, и тут же это создание обратилось в пламя из прутьев начала литься густая тёмная жидкость. Тогда я увидел, как мальчик смотрел на меня. На мгновение мы встретились взглядом, и я увидел в его глазах благодарность. После мне часто снились эти глаза и мальчик, говорящий мне «спасибо за лето».

Комната начала рушиться – деревянный потолок перестал выдерживать конструкцию. Мальчик поднял руку, указав на меня, и я потерял сознание. Как мне дальше рассказали, охранник, который был на патрулировании в другой части больницы, вытянул меня и санитара из-под обломков и даже сумел спасти некоторых пациентов. К сожалению, многие погибли в огне. К ним также причислили и мальчика, тело которого не было найдено. «Специальные» люди, которые приехали в тот же день, оцепили территорию больницы и больше не сообщали мне никакой информации. Я был предельно удивлён, что они не изъяли мои записи, которые только чудом сохранились в пожаре. Эти события навсегда оставили тяжёлый отпечаток в моей жизни. Я уверен, что я не сошёл сума. Я не погиб лишь благодаря мальчику, который пощадил меня, но ужас, испытанный тогда, больше не отпускает меня, я не могу спокойно спать на кровати, я постоянно ощущаю чье-то присутствие, я боюсь собственных снов...