Один день излечения двух язв и артроза

Один день излечения двух язв и артроза

Довелось мне как-то выздоравливать в одном из двух стационаров подмосковного городка «К». Лежал я тогда на исцелении язвы пищевода в хирургическом отделении. Моими соседями были артроз голеностопного сустава и язва желудка. В палате они появились несколько позже меня по выписке прежних моих соседей, с которыми мне так и не удалось найти общего языка ввиду тяжести моего состояния. Эти два пациента были средней тяжести, да и мне к их госпитализации значительно полегчало. Поэтому найти общий язык было проще пареной репы, умирать со скуки никому не хотелось. Несмотря на значительную разницу в возрасте все общались с нескрываемым удовольствием. Язве желудка было семьдесят с небольшим, артроз был более неопределённого возраста, но, на мой взгляд, ему перевалило чуть-чуть за пятьдесят, мне же на тот момент сровнялось тридцать четыре. Словом, отцы и деды.

Этот зимний день начался строго по распорядку согласно внутреннего расписания (в прочем, как и все предыдущие, да и последующие тоже) в шесть тридцать с процедур на местах. Это когда приходит медсестра включает свет и не зависимо от вашей степени пробуждения вкалывает вам в ближайшее к ней ваше полупопие лекарство и удаляется, обязательно позабыв погасить свет. Поэтому самому бодрому на тот момент приходится вставать и идти к выключателю, чтобы погасить свет. А бодрость в этом заведении соразмерима лишь с черепашьей прытью. И стоит ему едва добраться до своей кровати, как в палату снова врывается медсестра с предложением измерить температуру. Для выздоравливающих средней и лёгкой тяжести эта процедура дело добровольное. В это зимнее утро мне повезло, не открывая глаз лишь отказаться от градусника, так как внутримышечные для меня накануне были отменены.

Утром этого дня мне предстояло пройти рентген желудка, спать я ложился на тощий этот самый желудок. Завтрака мне тоже не светило увидеть. Поэтому пробуждаться, не было никакого желания, дабы не нагулять аппетит.

Вам никогда не доводилось голодным пробовать уснуть, особенно под храп двух мужчин, наевшихся перед сном снотворного. Артрозу голеностопного сустава было прописано снотворное, так как от мучивших его особенно под вечер болей он не мог спокойно засыпать. А язва желудка решила за компанию слиться с ним в снотворном экстазе, дабы потерять присущую ей чуткость сна. Храпели мои соседи наперебой. От безвыходности положения стараешься смириться и извлечь музыку из разного рода завываний, сопений и пересвистов. Иногда весь этот храп походил на очень содержательный диалог:

- Хррр-ры? - спрашивала язва.

- Хыр – хфры, хы-ры-ры! - бодро отвечал артроз.

На что язва удивлённо вторила: Хы-ры-ры?

- Хры-ы-ы-ы….

Мне становилось за них радостно на душе и даже хотелось разбавить их дуэт, превратив его в трио. Прослушав всю ночь этот современный разговор, измученный и разбитый под утро я наконец-то заснул. Но утренний визит медсестры не заставил себя долго ждать.

Основательно разбуженные повторным визитом медсестры язва и артроз занялись утренним моционом. Фырканье одного под краном с водой и жужжание электробритвы другого, расшевелили и моё сознание на, что я им ответил громким сморканием в бумажный платок. Судя по звукам, доносившимся из-за двери бодрстволо всё отделение.

Час, оставшийся до обследования моего желудка, пролетел незаметно. И вот я с эмалированной кружкой в руках стоял подле рентгеновского кабинета, а моргающая красным светом огромная лампа приглашала на незнакомую доселе для меня процедуру. Когда я вошёл в кабинет, то моему изумлению не было предела. Последний раз, когда я посещал рентген кабинет, он был полностью заставлен громоздкими, похожими на огромные пресс машины, рентгеновскими аппаратами. Это же громаднейшее помещение было на три четверти пустым. С левой стороны от входной двери стоял письменный стол, за которым сидела и что-то писала женщина в белом халате, по другую сторону размещались раковина и кушетка. А посредине стоял не большой, но многофункциональный рентгеновский аппарат похожий на межгалактический крейсер из «Звёздных войн», и заменявший весь этот «кузнечный цех».

Не глядя на меня, женщина поздоровалась и предложила мне по пояс (топлис) раздеться, оставив вещи на кушетке. За тем она встала из-за стола и наполнила мою кружку, какой-то похожей с виду на кефир субстанцией. Ох, и наслышался я про этот барий. Каждый, кто имел с ним знакомство, рассказывал мне какой он противный, и что от него начинает тошнить, одним словом полная мерзость. На самом деле ничего противного я не испытал. Эта суспензия не имела ни вкуса, ни запаха. А мой изрядно изголодавший желудок принял его даже с кокой-то радостью, проурчав мне в благодарность за столь щедрое подаяние в виде двух глотков. В процессе обследования мне довелось проглотить ещё с добрый десяток глотков. Куда противнее было прислоняться голой спиной к холодной столешнице рентгеновского аппарата.

После того как я был установлен в это ноу-хау, женщина незамедлительно спряталась в смежном с кабинетом помещении, а мне оставалось, слушая металлический голос из ретранслятора, исполнять её указания. Дышать, не дышать, повернуться, развернуться. Вместе со мной крутился и сам аппарат. С начала я в нём стоял, затем он меня уложил, немного наклонил вниз головой, после чего вернул в исходное положение. Мне показалась, что прошла целая вечность с начала обследования. Учитывая моё несколько ослабленное состояние выздоравливающего, я даже успел притомиться.

Из кабинета я выходил, несколько покачиваясь, и на вопрос: - Ну, как? Я, лишь слегка улыбаясь, показал большой палец. Когда я появился в палате, меня тут же приятно удивили, что ни обхода, ни завтрака ещё не было.