Один день в аду

Один день в аду

Один день в аду

      Ни любви, ни семьи, ни надежды.

 Их место занимает ненависть.

                                      Сплошная ненависть, кочующая изо дня в день в тесной компании со злобой и отчаянием.

I

      Его утро началось как всегда преждевременно – ночью. Где-то около трёх часов ночи, если быть точнее. Смотреть на часы, которые беспомощно висели на стене, плотно зажатые между изображениями тираннозавра и сварливой соседки, проживающей в квартире прямо над ним, было бессмысленно. Он и без их помощи смог бы определить точное время своего пробуждения, которое, впрочем, не менялось на протяжении вот уже нескольких месяцев. Да и к тому же ему совершенно не хотелось испортить себе настроение ужасным изображением соседки, которое красовалось справа от часов, а возможно и слева. Нужно признаться, что он ужасно путался в этих изображениях. И временами попросту недоумевал, где же на самом деле изображён тираннозавр, а где старушка, с бесчисленным количеством советов и замечаний в его адрес, которая примерно через два часа начнёт расхаживать у себя по квартире, опираясь на трость, и издавать с её помощью монотонный стук, словно заведённый старинный метроном. Примерно в это же время, дворник примется мести площадку под его окнами, нещадно царапая морщинистый асфальт старой метлой, а хромой сосед с седьмого этажа начнёт свой ежедневный спуск. Он старьёвщик и приторговывает на рынке разным хламом. У него травма ноги, поэтому ему весьма трудно опускаться с седьмого этажа держа всю эту рухлядь в руках. Ему приходится волочить за собой тележку, задевающую своим металлическим дном каждую ступеньку, и выбивать на весь подъезд оглушительную чечётку. Весь этот адский оркестр зазвучит ровно через два часа, так что ещё достаточно времени для терзающих воспоминаний из прошлого, которые застают его по обыкновению на кухне, за чашечкой дешёвого кофе.

      Но всё же вернёмся к старушке и динозавру.  И действительно можно было выявить некоторое сходство между древним ящером, питающимся падалью и его соседкой, читающей по утрам на лавочке перед подъездом вчерашний номер газеты с идиотским названием. Но если рисунок ящера можно ещё было объяснить своего рода ребячеством, то рисунок ненавистного ему человека не поддавался никакому объяснению и тем более оправданию. Так зачем же он тогда повесил себе на стену портрет человека, к которому питает искреннюю ненависть? Уверяю вас, он к этому совершенно не причастен! Во всём виноват завод №10. Именно этот завод производит эти дурацкие обои тёмно-розового цвета разлинеенные тонкими, вертикальными, серебристыми линиями, между которыми втиснуты хаотичные переплетения цветов и бабочек, которые и являют в его голове эти странные изображения старушки и ящера. Вполне возможно, что кроме него их никто больше и не видит. Скорей всего так оно и есть. Но как же остальные пострадавшие, которых, так же как и его, угораздило обклеить свои комнаты такими вот обоями? Они что слепые? Или и впрямь думают, что это всего лишь цветы, бабочки и вертикальные линии? Он не мог ответить на этот вопрос, но допускал, что они со всей вероятностью могли наблюдать своих собственных соседей, возникших из тех же причудливых узоров. Кому же под силу заглянуть в чужую голову, когда и в своей-то разобраться не в силах? Вроде бы расставишь всё аккуратно и бережно. Все эти хрупкие стеклянные баночки с приятными воспоминаниями, которые подпитывают тебя живительной влагой в трудные времена отчаяния. Но нет! Угораздит же кому-то громко хлопнуть дверью и всё разбить.

      Если вам интересно, то громко хлопнула дверью его жена: самый дорогой человек в его жизни. Все частенько повторяют эти слова: «самый дорогой человек в жизни»! А спросишь у них, во сколько бы они оценили этого самого дорого человека и никто тебе вразумительно не ответит. Не ответил бы и он. Точную сумму он узнал только после развода. Сумма, которой и оценивались дальнейшие их отношения с женой, которые теперь с лёгкостью вмещались в короткое приветствие и такое же короткое прощание в те дни, когда он приходил к ней, чтобы забрать дочь к себе на выходные. И всё бы ничего, да только не устраивала его эта сумма. Ну, разве может какая-то горстка купюр вместить в себе всё то счастье, преследовавшее их на протяжении всей семейной жизнь? Разумеется, что нет! О таком даже и помыслить стыдно. Поэтому он и решил оплатить этот счёт своей жизнью. Конечно же, это было неразумно, ведь его жизнь не представляла какой-то реальной ценности. Это было дёшево и всё же чуть дороже, чем бумажки. А может, и нет.

      В любом случае после развода всё изменилось. После развода его жизнь превратилась в ад, выходом из которого он и избрал… Не помню уже в точности, что именно с ним произошло и какой способ он выбрал для побега из собственного ада. Может петля или машина направленная прямиком в обрыв, лезвие бритвы, таблетки с бутылкой виски. Это всего лишь выбор, в конце концов! И он не так уже важен. Гораздо важнее место, в котором он оказался после этого выбора. Но об этом чуть позже.

      А сейчас он медленно, словно заключенный, поднялся с кровати и поплёлся на кухню. «А ведь когда-то я мечтал стать писателем, – невольно скользнуло у него в голове, когда он бросил беглый взгляд на полку с книгами».