Одиночка

Одиночка

Он всегда держался особняком, этот худой задиристый парень с лучистыми глазами. А я всегда знала, что он не так прост, что в этих глазах скрывается какая-то тайна.
Сначала он пытался подшучивать надо мной, робко и неумело, но настойчиво. А мне только того и надо было, и мы стали подкалывать друг друга при любой возможности.
Потом открылась любовь, и я поняла, что за хулиганской натурой живет тонкая и ранимая душа. Душа, которая пишет стихи и танцует, нежно обнимая тонкий девичий стан. Эту душу он так тщательно скрывал в глубине своих глаз.
Он менялся и становился жёстче и тверже, но где-то внутри себя оставался прежним - чутким, внимательным и добрым.
Потом пришла беда и располосовала всю душу в клочья, порвала все внутри него. И мы долго сидели молча, он курил, а я запомнила его почерневшее лицо и его слова «Не ходи туда». Долго, долго выбирались из этого несчастья, бессонными ночами, длинными разговорами и пьянством. Это ощущение глубокого горя спаяло, приварило меня к нему. Я видела, как он сдерживался, а когда мы оставались одни, плотину прорывало и передо мной был измождённый и раздавленный человек. Мы старались держаться вместе, и было что-то трогательное в том, что я спешила повидаться с ним каждый день, и каждый день на меня смотрели его глаза чернее ночи, в маршрутке мы садились вместе и он незаметно держал мою ладошку в своей руке. Он снова был одинок, чудовищно одинок, никто не мог выдержать эту тьму в душе, огромную зияющую чёрную дуру, что росла с каждым днём. Я затыкала ее как могла, разными глупостями и болтовней, мы говорили и говорили обо всем на свете, кроме одного - как ему выбраться из этого одиночества. Мы гуляли вечерами по темным улицам и не было страшно, потому не было ничего страшнее того, что было внутри него. Мне хотелось обнять эту израненную душу и не отпускать, пока не заживёт последний крохотный шрамик.

А он упорно шёл вперёд и этим спасал себя. И вскоре я поняла, что он начинает выбираться. Он стал улыбаться при встрече первым, вернулись шутки и стеб, он сторонился меня и становился немного колючим и чужим. Он нашёл увлечение по душе и проводил много времени с друзьями. Он был прежним - хулиганом, резким и жёсткими, а где-то там, внутри, билось что-то живое и беззащитно-трепетное, то, что он так тщательно и умело прятал в себе и скрывал за равнодушием и дерзостью. Он совладал с собой и своим горем, и мы стали реже видеться. Однако мне не хватало этого ощущения близости и невидимой связи между нами, когда по одному взгляду было понятно, как у него на душе и о чем он думал вчера всю ночь, не хватало его тёплой руки на моей ладони. Я все так же с тревогой смотрела в его глаза, но уже ничего там не могла разобрать.
Но одинокий волк зализал раны и пошёл своей дорогой.