Одна маленькая ошибка

Часть 10

***
Жёлтое такси остановилось возле обшарпанного подъезда захудалой хрущёвки.

Жара стояла дикая – смахнув со лба капли пота, Влад достал из кармана смятую купюру и протянул водиле. 

- Молодец какой, - улыбнулся бомбила, кивнув в заляпанное зеркало на ярко-салатовую переноску. – Всю дорогу молчал. Или молчала? Мальчик, девочка?

- Мальчик, - буркнул Влад, аккуратно приподнимая спутавшиеся засаленные ручки. Мальца и правда укачало, и он сладко проспал всю дорогу – не шелохнулся. 

- О, сын, поздравляю. У меня самого двое: Вадька и Егор. А как твоего звать?

Влад дёрнул плечом и, провожаемый подозрительным взглядом таксиста, выбрался из душного салона «десятки».

А действительно, какое у него имя? Ведь как-то же она его называла всё это время, не «эй, ты» же. А с другой стороны – какая разница? Завтра он отдаст пацана. Это не его ребёнок. Точка. 

В подъезде пахло точно так же, как и во времена его детства: пылью, отсыревшим деревом и тушёной капустой. Давно не крашеные стены пестрели разного рода граффити, среди которых затесалась и парочка скабрезных слов, написанных его рукой. Вот тут они курили с пацанами, пуляя зажженными спичками в белёный поток. Влад поднял голову – серая от времени побелка вся сплошь усыпана чёрными  кругами сажи.

Не касаясь поломанных перил, поднялся на четвёртый этаж. Их дверь тоже осталась прежней – обитая тонкими деревянными рейками, с залепленным заскорузлой жвачкой глазком по центру. Под ногами допотопный коврик, вырезанный из старого паласа. 

Надавив на оплавленный какими-то вандалами звонок, прислушался к звукам: за дверью раздалась скрипучая трель - мёртвого разбудит, затем послышалось шуршание ног и не слишком довольное:

- Кто там?

- Эт я, открывай. 

Тишина. Ушла, что ли? А, нет – послышался скрежет ключа, и в проёме нарисовалась она. Выжженные белокурые волосы накручены на крупные бигуди, красный шелковый халат с претензией на роскошь давно потерял былые краски, в пальцах - неизменная сигарета. 

Сколько он её не видел? Кажется, с нового года, да и по телефону они крайний раз разговаривали в июне, в день её рождения.

Мама. Странное слово, совсем для него чужое. Мысленно он давно называл её просто - Она. "Она" как-то ближе. 

- Ну привет. Чего тебе? – кивнула она и глубоко затянулась. Длинные ногти покрывал малиновый лак - кончики облупились, но женщину, похоже, это мало трогало. 

- Я войду? 

- Валяй, - безразлично повела плечом и посторонилась. 

В квартире стояла небывалая духота, хоть топор вешай. Пахло какой-то дрянью - сигаретным дымом с примесью чего-то восточного, ужасно приторного.

Каждый угол прихожей был завален невиданной хренью – расписные китайские коврики, причудливые статуэтки, глиняные вазы; стена пестрела картинами с изображением безвкусной мазни, хотя мама называла это гордо – живопись.

Когда-то она с упоением рисовала - день и ночь, мечтала стать великой художницей, а когда поняла, что её каракули даром никому не нужны, разочаровалась и ударилась в шитьё. Перешивала всё, на что упал взгляд - шторы, постельное белье, скатерти, рубашки сыну. Аляпистые, с кривыми стежками и плохо подогнанными лекалами. Так вышло, что там тоже не срослось, мечту стать именитым модельером она оставила примерно через пару лет и, затолкав метры  ненужной ткани в забитый до отказа шкаф, принялась писать любовные романы. Она искренне полагала, что у неё талант - стучала ночами по старенькой клавиатуре, ваяя нетленку за нетленкой, но, получив в интернете массу разгромных отзывов, завязала и с этим, уйдя в затяжную творческую депрессию и очередные поиски себя.

Увы, его мама была абсолютно бездарной, но чувство собственного великолепия мешало ей это признать. А ещё она была жутко заносчивой, высокомерной, с полностью атрофированным чувством материнского долга.

«Я тебя выносила, а дальше ты уж как-нибудь сам», - таков был её девиз по жизни. 

Плохо так говорить, наверное, но по-мужски Влад понимал отца, который бросил их, когда сыну исполнилось всего лишь семь месяцев. Да, он поступил как последний отморозок, оставив маленького ребёнка, но ведь и жить с его матерью – невыносимо! После школы Влад сам с радостью свалил из дома, и его родительница только перекрестилась… бы. Если бы верила в Бога. Георгина Рудольфовна была ярой атеисткой - не признавала никакого бога, ну за исключением Шивы и Брахмы в тот период, когда увлекалась индуизмом.

- Соскучился или деньги закончились? – выпятив нижнюю губу, мама выдохнула струйку сизого дыма и прикрыла левый глаз.

Помахав перед лицом ладонью, прислонилась к дверному косяку: замок она не закрыла, видимо, рассчитывая, что гость надолго не задержится. 

- Короче, тут такое дело. Вот, - Влад кивнул на переноску, демонстрируя спящего младенца.

Георгина Рудольфовна приподняла криво нарисованную бровь и снова затянулась. Мазнула безразличным взглядом по ребёнку, затем придирчиво изучила прикид сына:

- И вот на это ты тратишь мои деньги? В этих джинсах ты выглядишь как гей.

- Мама! – раздражённо нахмурился Влад. – Ты видишь, кто у меня здесь? Или джинсы тебя волнуют больше?

- Не хочу, чтобы соседи думали, что мой единственный сын – заднеприводный. 

- Ладно, я понял, прости, что побеспокоил, - Влад опустил переноску и направился к двери. 

- Да стой ты. Покажи, - окликнула его мать и, сунув окурок в переполненную пепельницу, наклонилась, разглядывая ребёнка. - Гляди-ка, почти как ты в детстве. Хорошенький был, щекастый, а сейчас… Что за мода, - брезгливо окинула взглядом дырки на его штанинах. – Так чей это ребёнок?