Однажды под новый год...

Однажды под новый год...

Андрей зябко передернул плечами и отправил недокуренную сигарету за окно. Тлея, она пролетела пять этажей и зарылась куда-то в сугроб. Сугроб был знатный. Местами грязный, политый бензином и сдобренный отходами бродячих псов, он навевал мысли о бесполезности и беспомощности человеческой сущности.

Машинально Андрей схватился за горло и усмехнулся. Двадцати лет как не бывало: будто снова он — больной ангиной школьник и ждет Нового года. Н-да... Ту новогоднюю ночь Андрей запомнил на всю жизнь. Благодаря одному очень реалистичному сну. И если сон еще хоть как-то объяснял его бредовые видения, то реальные синяки и усугубившаяся ангина, которая впоследствии переросла в воспаление легких, вряд ли.

Но это — не то, чем Андрею хотелось делиться. Поэтому банки и все остальные вытекающие последствия своей болезни он мужественно стерпел, а приключения из сна задвинул в дальний ящик памяти с пометкой: «Не вскрывать! Опасно!».

В чем именно таится опасность, Андрей представлял себе весьма смутно, но тем не менее каким-то уголком своего подсознания понимал, что прикоснулся к чему-то необыкновенному. И порой было мучительно странно понимать, что больше такое необыкновенное в его жизнь не придет.

В двери завозился ключ, и Андрей поспешил в прихожую. Раз есть ключи — это кто-то свой, но все равно не встретить гостя — невежливо.

Это и правда был свой. Помимо родственников, ключи от его маленькой двушки были только еще у одного человека. У лучшего друга Генки, естественно.

Генка ввалился в дверной проем, большой и несуразный в такой маленькой прихожей хрущевки. От него пахло мандаринами, хвоей и женскими духами. Несмотря на его... некоторую объемность, девушки любили Генку, и Андрей иногда даже завидовал его способности легко и непринужденно заводить знакомства. Сам он никогда не пользовался популярностью у противоположного пола.

— Андрюхин, привет! — взревел Генка, чуть нагибаясь, проходя под плафоном коридора. Низкие потолки — беда для высоких. Хорошо, что Андрей не вышел ни ростом, ни комплекцией... А то как бы он сейчас жил в этой квартире!

— Привет! — Андрей улыбнулся и поправил очки. Зрение у него испортилось в подростковом возрасте, и очки теперь были неизменным атрибутом.

— Я так и знал! — всплеснул руками Генка, пройдя на кухню, — ничего у тебя не готово, ничего не купил... Не зря Вера Сергеевна мне позвонила, ох, не зря.

И тут же умолк, поняв, что сболтнул лишнего. При упоминании имени матери Андрей весь как-то скукожился, словно став еще меньше, в его глазах за толстыми линзами очков полыхал гнев.

— То есть мама тебе позвонила и попросила... Так-так-так.... — Андрей сложил руки на груди, встав на пороге кухни, и попытался напустить на себя грозный вид. Когда ты метр шестьдесят пять ростом, и по стройности с тобой может конкурировать разве что швабра, тяжело казаться по-настоящему грозным. Но Андрей честно попытался.

— Я бы и сам пришел, — тихо сказал пристыженный друг, разбирая пакеты, пахнущие морозом и выхлопными газами, — я же в курсе, что ты того... — Генка провел ладонью по горлу, имея в виду, что у Андрея снова ангина.

— Да ерунда, — махнул тот рукой, — пройдет. Это мне напомнило ту новогоднюю ночь, когда мне тринадцать было... Помнишь? Ты тогда тоже узнал, что у меня ангина, и прибежал ко мне... спасать!

Андрей резко замолчал, будто его кто-то прервал, и погрузился в свои мысли. С ним такое бывало, и обеспокоенные таким поведением родители даже таскали его на прием к психиатру. Психиатр, конечно, никаких отклонений не обнаружил, но вот эта манера Андрея порой «зависать» в пространстве часто выводила из себя многих людей. Поэтому он сторонился больших компаний.

Генку эта его особенность не раздражала. Наоборот, он ценил, что у него такой необычный друг. А может, просто знал причину.

Хотя откуда — ведь Андрей никому и никогда не рассказывал о своем походе за холодильник.

— Помню, — улыбнулся Генка, сноровисто раскладывая купленные салаты по вазочкам, добытым в кухонном шкафчике. Белом. Возле холодильника.

— Мне сон тогда приснился, — осторожно начал Андрей.

— Ну-ну, — подбодрил его Генка.

— Я тебя спасал, — хмыкнул Андрей, закуривая.

— Не дыми, — поморщился Генка, — до добра не доведут тебя твои... привычки, — он вдруг помрачнел и сосредоточенно принялся резать хлеб, будто в этом был весь его смысл жизни.

Андрея будто прорвало. Он рассказывал и рассказывал и никак не мог остановиться. Про то, насколько реальными были и Конь этот, и бассейн со старыми вещами, коридоры с тусклыми лампами, Всемогущая ВЭДРО...

Генка слушал. Когда Андрей закончил и весь как-то сник, сказал укоризненно:

— Ты до сих это помнишь... — он не спрашивал — утверждал.

— Разве такое забудешь, — Андрей горько усмехнулся, — таких приключений в моей жизни никогда не было и не будет... И знаешь что? Вот как будто и не живу вовсе. Так, существую. А жизнь настоящая — там, в этих коридорах.

— Сам додумался? — глухо спросил Генка.

— Ну да... Потом понял. Все чаще смотрю туда, — он кивнул на холодильник, жду когда проход откроется. Псих, да.

— Нет, — пожал плечами Генка, — ну зачем же сразу — псих. Просто человек с развитой фантазией. Ты иди, поспи пока, я тут подготовлю все, и как к двенадцати дело пойдет — тебя разбужу, хорошо?

Андрей не спорил. Спать вдруг захотелось так, что даже как до кровати он добрался — не помнил.

Генка по прозвищу Абрикос тихо, на цыпочках прошел в комнату. Огляделся. Все в этой комнате было старым. Стариковским: кресла, диван, абажур, шторы на окнах. И его другу не было до этого никакого дела.

Потому что, хоть и единожды, но он был по ту сторону.

Генка так надеялся, что возрастом у Андрея это пройдет. Жизнь по эту сторону заиграет красками снова. Но этого не случилось. Значит, не судьба. Да и кто он такой, Генка, чтобы осуждать Андрея?

Он-то может ходить на ту сторону, когда заблагорассудится. По молодости вообще часто шастал, вот и попался... А правило-то для всех одно: не успел вернуться до полуночи — застрянешь в Межсторонье. А это вам не просто та сторона. Это самое гнусное и паршивое ее проявление.

— Приключения, — пробормотал Генка, усаживаясь в кресло, — приключений захотелось, значит. Будут тебе приключения. Ты у меня еще встряхнешься, и мы покажем всем кузькину мать.

Генка прикрыл глаза, поерзал в кресле, сосредотачиваясь. Спустя пару секунд он бы в нужном месте. Перед ним стоял Смотритель, буравя его близко посаженными подслеповатыми глазами. Как его окрестил Андрей? Кобылыч?.. Самое для него и название.

Кобылыч поизучал Генку, пожевал губами.

— Куда, — спросил он мрачно.

— Не мне, — замялся Генка, — другу.

— Это противозаконно, молодой человек, и вам это хорошо известно. Вы, если так можно выразиться, межсторонник, явление редкое, не спорю, но все-таки вас и задерживать не смею. А вот не пропускать сюда всяких... Имею полное право, баклажанчик вы мой недорезанный...

— Уймись, — поморщился Генка, — пропадает ведь человек, понимаешь? Пропадает.

— Ну, — Кобылыч задумчиво почесал затылок, — нет правил без исключений, конечно же, вот только в цене-то сойдемся, огурчик вы мой переспеленький?

— Сойдемся, — скрипнул зубами Генка.

— Да у вас-то и нет ничего. Совсем.

— Как это? — возмутился Генка, — есть. Я сам.

— Даже так, — прищурился Кобылыч, — даже так...

— Он пройдет на ту сторону, — мотнул головой Генка, — а я...

— Займешь мое место, — подытожил Смотритель-Кобылыч, довольно ухмыляясь, — будешь прозябать в Межсторонье, не в силах пройти ни туда, ни туда.

Генке стало жутко. Но виду он не подал. Подумаешь — жутко. Он больше не может смотреть, как его друг задыхается от безысходности внутри себя. Ему нужен смысл. Он должен понять, что это — реальность. Должен побывать не только в Межсторонье, но и по ту сторону.

— И ты останешься здесь, покуда не придет кто-то, кто согласится тебя заменить, напутствовал Кобылыч, собирая свои нехитрые пожитки, — и это... Кого попало не пущай... А то мало ли что.