Однажды в дикой чаще...

Церемония выбора

Ужин давно окончен, но Люс украдкой суёт в ладонь кусок хлеба, который Тами наскоро жуёт, пока скидывает рубашку и юбку. Мать не перестаёт ворчать себе под нос, пытаясь очистить подол от колючек, Люс терпеливо вычесывает луговую труху из волос – так спокойно и привычно, будто в детстве, где самое страшное наказание – перебирать чечевицу вместо того, чтобы до ночи играть в поле. Только платье для церемонии так и маячит перед глазами белым пятном.

Оно другое, не то, что надевала Люс. Её платье было похожим на паутинку – мерцающе-серым и невообразимо воздушным. Люс хранит его для своих дочерей – Даринки и Леты, которым тоже однажды придётся сделать выбор. «Мне-то в ту пору уж точно будет не до танцев…» - хмурится Тами, погружаясь в воду с головой.
Выныривая, она какое-то время глубоко дышит, не открывая глаз, но когда снова решается посмотреть, платье всё так же белеет на кровати. Мама и Люс долго трудились над ним: мама соткала лёгкую, струящуюся ткань, скроила и сшила, а Люс украсила вышивкой и сплела длинный пояс… Могли бы и поменьше убиваться. Какая разница, что надевать для сопливого Юсты.

- Мама! – негромко зовёт Тами.

- Что? – Поднимает голову и смотрит уставшим взглядом.

Хочется прикоснуться к её лицу, разгладить морщинки на лбу и под глазами. Хочется поцеловать мягкую щёку и просто посидеть рядом, положив голову на плечо, как никогда ещё не бывало. Вместо этого Тами крепко-крепко зажмуривается и выдавливает:

- А если я так никого и не выберу… можно мне будет остаться с тобой?

Кажется, мамин голос мягчеет:

- Доченька, так не получится. Если девушка отказывает всем претендентам, её участь решает Первая Мать. А ты знаешь, что тогда происходит.

Тами зажмуривается ещё крепче – чтобы ни одна слезинка не выкатилась. Конечно, знает: такую девушку определяют в любую другую семью второй женой. Или даже третьей. В разговорах среди девочек часто мелькало беспокойство: никому не хотелось остаться без пары. Но Тами всегда слушала в пол-уха. Ещё бы, казалось, что этот вечер никогда не наступит.

Сердце неумолимо отсчитывает удары до начала церемонии, и вот Тами уже стоит перед зеркалом и хмуро разглядывает себя принаряженную. Люс не стала заплетать ей косы, оставив волосы распущенными: хорошо, за ними можно будет скрыться, если станет совсем невыносимо от пристальных взглядов. Платье и впрямь ничуть не хуже того, что было когда-то на Люс: вверху оно открывает шею, вокруг ворота и по подолу длинной юбки алеет маков цвет, а рукава узкие и заканчиваются петлями, охватывающими пальцы.

Наверное, стоит сказать спасибо, но вместо этого Тами лишь замечает:

- Красивое.

Люс улыбается и приобнимает Тами за плечи, теперь они обе отражаются в зеркале. Удивительно, как могут быть не похожи два родных человека. Люс высокая, по-прежнему красивая, хоть талия, скрываемая передником, и не такая тонкая после родов. Но у неё удивительные волосы, и глаза с искорками, и мягкая, нежная улыбка. Тами нехотя переводит взгляд на себя: волосы тёмные, с рыжиной, а сама маленькая и угловатая; только глаза, наверное, можно назвать выразительными – вот и весь небольшой улов. Тами хмурится и от этого кажется ещё большей дурнушкой.

- Пора, - говорит мама, прислушиваясь. – Слышите, в барабаны бьют?

Хочется крикнуть, что это вовсе не барабаны, а дурацкое сердце пытается пробить грудь и выбраться на волю, но Люс тоже их слышит.

- Сегодня ты выберешь мужа. – Она разворачивает Тами к себе: вот оно – последнее сестринское напутствие. – Я хочу, чтобы сегодня твоя душа нашла вторую половинку и ты больше никогда не была одинокой. Чтобы эта ночь подарила тебе супруга, который будет поддерживать огонь в твоём сердце и в твоём доме. Будь счастлива, моя дорогая сестра.

- Ох, доченька, - голос мамы дрожит. – Пусть он будет терпеливым, иначе…
Тами едва сдерживается, чтобы окончательно не разрыдаться, но это не слёзы радости. И не слёзы благодарности тоже.

Дорога до Круга не запоминается. Ноги ступают сами по себе, а взгляд обращён внутрь, где с каждым шагом рвутся одна за другой нити, соединяющие с прошлой жизнью. Не жаль ни весёлых игр, ни мозолей на ладонях от тяжёлой работы, ни вечеров у домашнего очага, когда вся семья в сборе, - расставаться легко, и воспоминания опадают, словно старые, омертвевшие куски кожи. Наверное, так и должно происходить, и в Круг вместо старой Тами, полной разных глупостей, нерассказанных сказок, печалей, обид, несбыточных желаний, войдёт уже какой-то другой человек – пустой, но готовый безропотно принять новое. Только одно Тами тайком оставляет себе – тоску по крохотной, но настоящей свободе, даже думать о которой преступление.

Ладони касаются тяжёлых, колких колосьев. От земли веет прохладой, и дрожь пробирается от босых ступней далеко вверх, по позвоночнику. Впереди уже видны огни – это пылает огромное огненное кольцо посреди поля. А барабаны стучат так громко, что заглушают даже мысли. Пришли.

Ночь вдруг исчезает, и Тами оказывается в самом сердце пламенеющего Круга. Кто-то, видимо, мать, успевает сунуть в ладонь зажжённую свечу, которая тут же гаснет, и Тами замирает в растерянности. Но фитиль снова вспыхивает – это Льяна касается его своей свечой и ободрительно улыбается. Яра тоже должна быть рядом: они обещали, что не оставят друг друга в такую минуту. Интересно, она тоже едва сдерживается, чтобы не упасть в обморок?

Тами много раз наблюдала за церемонией выбора, но никогда не задумывалась, каково это – самой стоять в Кругу в ожидании своей участи. Страшно, очень страшно. Увидеть бы хоть одним глазком Люс… Но огонь вокруг, перед глазами слепит и мешает различить даже заранее приготовленную вязанку хвороста для ритуального костра.

Чтобы успокоиться, Тами глядит вперёд, не туда, где люди, а гораздо дальше. Представляет себе луг, полный душистых трав, а за ним – могучую стену, жизнь которой началась задолго до её собственного появления на свет. Ей чудится свет там, где должна быть кромка, - это дозорные, должно быть, уже запалили сигнальные костры. Мужественные защитники безмятежного, но такого хрупкого мира. Отца нет среди них, сейчас он рядом – затерялся в толпе, но как было бы хорошо оказаться вместе с ним сейчас там, на стене. Греть руки у него за пазухой, вдыхать сладкий запах табака и даже, может быть, слушать крепкие на слово разговоры…

Первая Мать нараспев читает молитву, а Тами по-прежнему далеко. Её и раньше мало интересовали священные песнопения, большим удовольствием было разглядывать наряды девушек, стоящих в Круге, да гадать, которой нынче повезёт встретить своего Димиана. Сейчас и это уже неважно.

Толпа заводит какой-то мотив – без слов, всего пару низких, тягучих нот, которые вторгаются в голову и обволакивают, словно дурман. Не сразу Тами замечает, как начинает покачиваться им в такт, будто подхваченная невидимой волной. Кто-то толкает в бок – началось зажжение! Одна за другой девушки опускаются на колени перед хворостом и ставят свечи внутрь, между веток. И Тами тоже: спохватывается, идёт на ватных ногах и садится на корточки – и ещё одна свеча присоединяется к другим, от которых дерево трещит и дымится.

Начинаются танцы. Тами, как все, что-то делает: взмахивает руками, будто птица, кружится, вытягивается в струну – только не взлетает. Первая мать, чей голос пробивается даже через бой барабанов, возвещает, что этот танец, идущий от самого сердца, должен насытить огонь и тогда костёр взметнётся до самого неба. И Тами старается наравне с остальными. Жарко, под ногами тлеет трава, а в голове почти не осталось мыслей.

Вдруг огненный круг за спинами размыкают белые фигуры. Тами слепится, чтобы хоть что-то разглядеть, но замечает лишь тут и там тёмные пятна на светлом, и красное, что плещется через край и обагряет землю. Кубки, вино!.. И единственное, что притягивает взгляд в этом круговороте и никак не отпускает – бритый лоб Юсты, блестящий и яркий, словно первая звезда на небосклоне. «Только бы обморок! – отчаянно просит Тами. – Или меня вырвет прямо ему под ноги!»

Но белые фигуры проходят мимо одна за другой, и вот уже сердце сменяет бешеный бег на шаг, а Тами по-прежнему стоит в одиночестве посреди оживлённой, счастливой толпы.

Вот Льяна. Она всегда говорила, что мужчина, который захочет поднести ей чашу вина, должен будет прежде её поймать, но, видимо, далеко убегать никогда и не планировала. Высокий светловолосый Кайло – удачный выбор, как сказала бы мать. Льяна, должно быть, очень счастлива. Кайло целует её , и Тами вдруг становится грустно от того, что их судьбы уже решены.

Где же Яра? Тами долго не может отыскать её среди переплетённых безликих фигур и волнуется, будто так важно непременно убедиться, что она тоже уже сделала свой выбор. Яра появляется на горизонте сама, счастливая и влюблённая, не одна…

Беспокойство растёт. Как странно, еще совсем недавно грудь сдавливал страх при одной только мысли о том, чтобы почувствовать в своей ладони чужую руку. А теперь навалился страх другой, ещё сильнее – что, если этого так и не произойдёт?.. Как глупо было бояться Юсты: он и носу в её сторону не кажет, крутится по на другой половине костра, испытывая удачу. «А тебя-то никто и не спешит выбирать, - нашёптывает уязвлённое самолюбие. – Разве кто-то мог полюбить тебя?» Капля за каплей этот яд разливается под кожей толчками. Как же, наверное, переживают Люс, мама и папа!

Невольно Тами думает: «Милостивые Повелители, путь ко мне подойдёт Питер!..» И изумляется, как быстро божества услышали молитвы. Перед ней, будто из самого огня, возникает кубок, до краёв наполненный кроваво-красным вином. Тами растерянно озирается, выискивая, кому бы он мог быть предназначен, и только потом понимает: «Мне? Я?..» Сердце заходится, перед глазами всё плывёт, когда она видит, чьи руки протягивают его.

Не Питер.

Тами знает эти пальцы с широкими неровными ногтями, как знает эти могучие плечи и шею, тронутую чёрной татуировкой, и спадающие на лоб тёмные волосы, и шрам над правой бровью. Камень, оставивший его, бросила когда-то она сама. Как же страшно встречаться с Финном глазами. Тами ждёт чего угодно: что он швырнёт кубок ей в лицо в отместку за все причинённые обиды, рассмеётся и уйдёт, довольный шуткой. Но он просто стоит, как истукан, и пристально смотрит, будто нашёл у неё под носом грязь или царапину.

Тами набирает побольше воздуха, чтобы закричать, если придётся, но сдувается так же быстро, как рыбий пузырь, если сжать его в ладони.

Чего же ты хочешь, Финн, зачем ты пришёл?

Он молча суёт ей в руки кубок и хмурится, будто не понимает, почему она медлит. Тами перехватывает пальцами толстую шероховатую ножку, по-прежнему готовая к удару, и снова пялится на шрам и на блестящие влажные волосы.

- Тами, - осторожно говорит Финн, и она чуть слышит его сквозь гул в ушах. – Тами, ты согласна?

- На что? – переспрашивает и щурится. «Да прекрати же ты смотреть на этот шрам, идиотка!»

И вдруг холодеет от пронзившей догадки. Она опускает взгляд на кубок в ладонях и с ужасом разглядывает его, будто видит впервые. О чём она думала? Зачем вообще прикоснулась к нему?

Разум щадит её, и Тами почти не запоминает того, что происходит дальше. Спасительное забвение скрывает от неё цепочку поступков, за которые ей самое место в дремучем лесу, где таких плохих людей, как она, мучают и истязают ещё более ужасные звери. Последнее, что остаётся в памяти – взгляд, полный изумления и, кажется, горечи.