Однажды в С С С Р

Глава 23

Если подъезжать к Жданову со стороны полей по Донецкой трассе или железной дороге, первое, что видно – это дымы. Бурые столпы поднимаются к облакам, где растворяются в голубизне небес. Потом появляются трубы, завод. И если ехать на поезде, завод успеет обступить состав, оглушить своим лязгом и движением. Потом пассажир увидит другие фабрики, вдохнет запахи иных дымов: с запахом бензола от Коксохима, курного угля, которым топят печки жители ждановских коммуналок и бараков.

Да что там, пробыв с пару недель в городе, иной приезжий может стать настоящим дегустатором дыма. Путешественник может подумать: мысль отправиться в Жданов была не лучшей.

Если в Париже отовсюду видно башню Эйфеля, то в Жданове столь же вездесущ дым или его спутники. Выброшенная окалина падает на дома, и с годами любая стена, любая черепица окрасится в бурый колер. Но куда заметней графит, который вылетает из доменных печей. Он ложится на подоконники, в жару ветер метет его с пылью. Из-за графита любая асфальтовая дорога блистает так, словно в нее вкраплены бриллианты.

В Жданове есть пляжи, и некоторые приезжие опрометчиво считают город курортом. Но с каждого пляжа видны заводские трубы, кои пачкают небеса. А вдоль Городского пляжа то и дело громыхают товарняки, кои везут в порт металл, уголь и серу. В полувагон серу засыпают на треть от объема, чтоб ветром не выметало. Но в полосе прибоя сера, словно грязь, смешана с песком.

Оттого городской пляж для лентяев и приезжих. А горожане предпочитают выезжать на Левый или Песчаный пляжи, а то и в Широкино, в Мелекино, откуда, впрочем, также видно завод.

И была бы воля Всеволода Анисимовича, он бы отдыхал вовсе в Бердянске. Но не поймут. Скажут: у себя в области все изгадил, а приехал к соседям? К другому секретарю обкома?..

Поэтому отдыхал товарищ Легушев не в пригородах Жданова, а в Урузуфе или Седово, а в город металлургов и машиностроителей заезжал по делам, коих с появлением там сына стало больше. В своем номенклатурном положении секретарь обкома уже давно не делал разницы между интересами собственными и государственными.

Дорога в Жданов была не то чтоб длиной, но однообразной. Вдоль асфальтового полотна тянулись посадки, в разрывах которых мелькали заурядные поля. Трасса была почти пустынна. Стоял полдень рабочего дня, и мало кто выбирался в дорогу. Мелькали редкие рейсовые автобусы, шли грузовики – порожние и с грузом. Страна трудилась.

Скучая, Всеволод Анисимович разговорился:

- Я так полагаю, что Красная книга на самом деле эволюцию сдерживает. Ведь и до человека животные вымирали, потому что приспособиться не могли. И разве мы скорбим нынче о трилобитах, троглодитах и прочих динозаврах? Вот и с человеческим родом нужно также, надо улучшать его.

Обгоняя молоковоз, шофер кивнул. Был он неразговорчив, за что не нравился Легушеву. Уж лучше бы выкладывал, что на душе накипело. Ибо нет более поверенного в дела номенклатурного работника, нежели его шофер. Это жене или помощнику можно сказать, что поехал на объезд территории. А уж шофер точно знает, что машина простояла полтора часа у подъезда худенькой балерины из театра оперы и балета. Ответно с шоферами надо быть любезным – подкармливать продуктами из спецраспределителя и прочими номенклатурными благами.

- Есть люди травоядные, а есть люди-хищники, - сказал первый секретарь, глядя на поля, где как раз двигалась какая-то техника.

Промелькнула Кременевка и горизонт побурел. Скоро показался «Сталевар» - памятник металлургам, воздвигнутый лет семь назад, который извещал путника, что город Жданов уже близко. Но опытный путешественник или здешние горожане знали – алюминиевого истукана поставили в заметном месте, чтоб его было видно чуть не раньше заводских дымов. Однако же до города еще оставалось изрядно.

Но вот пошли заводские заборы, вдоль которых через рощи и кромешную жару катили трамвайчики. Сейчас они были практически пусты, и вагоновожатые никуда не спешили. В громыхающих салонах с дач ехали старики. В кошелках и ведрах лежал небогатый урожай, прикрытый подвядшими цветами.

Легушев подумал, что в пятницу от заводских проходных на дачи служебными автобусами едут сотни людей. И едут совсем не для того, чтоб попить чая или даже водки на террасе, не для того, чтоб подобно писателям на дачах Переделкино, сотворить какой-то шедевр.

Нет. Отработав неделю, еще два дня советский человек будет гнуть спину, чтоб вырастить немного картошки, зелени, ведро фруктов. И ведь дача не обеспечит трударя провиантом на всю зиму – все равно придется докупать картошку, искать не очень сгнившие помидоры в «сетках».

Партия, надо сказать, дачи граждан не поощряет, поскольку те потакают мелкособственническим инстинктам. А что еще более неприятно, с дач рабочая сила едет на заводы уставшая и в понедельник отдыхает на рабочем месте.

То ли дело – дачи номенклатурные, с самоваром на веранде и с травой, подстриженной обслугой.

Легушев задумался о своем дачном отдыхе, и, видимо, задумчивость была заразной: водитель зазевался и чуть не сбил на перекрестке двух велосипедистов.

- Бар-р-раны, - ругнулся водитель. – Травоядные…

Легушев улыбнулся и кивнул. Походило на то, что водитель и секретарь обкома придерживались одинаковых взглядов.