Одной весенней тихой ночью

Одной весенней тихой ночью

Седые пышные облака помрачнели от сгустившихся сумерек. Помпезно-медленно плыли на запад, как ахейские корабли, отчаливающие от родных берегов в предвестии долгих и невероятных странствий. Они соблюдали строгое церемониальное безмолвие. Только тогда я понял, что они больше не вернутся. И тишина, вгрызающаяся в мозг пустым эхом, звучала сильнее любого надрывного крика, поставившего собою целью дотянуться до гор, чтобы быть услышанным всеми.

Завороженный этой причудливой картиной, словно бесстрастными похоронами сказочного, я не мог оторвать от них глаз. Мне хотелось уплыть вместе с ними. В глубоких мечтаниях. Познать эту боль, непостижимо высокую, чтобы вырваться из мертвого плена и раствориться в негласных сумерках тумана, что приходит с наступлением рассвета, когда для тела он станет саваном и освобождением для окаменевшей души. Почувствовать – даже если и разобьюсь – что значит пуститься в полет и отдаться свободе, прикинувшись ветром. Ничтожной пушинкой в бесконечном океане созвездий, бушующих красок и цветов, сотканных одним Светом. Поверить, что вместо крови в моих жилах эфир, которым пропитано все естество, и мир ночной, затихший от священных звуков, будто песней льется, струится живительной силой, раскрываясь перед тобой, как весенние почки на ветвях деревьев...

Беспорядочно слепленные серые создания, наплывающие друг на друга, влекут меня, как в трагической элегии. Кто бы ни искал приюта там, в живописных развалинах воздушного замка, сказочный чужестранец, – я узнаю в нем себя. И ты ускользаешь за стены старых спящих домов из бетонных панелей, не желая больше встречать рассветы здесь, в этом погруженном в забвение мире расколдованных грез, шатких, как шаги надежды, бренных и обманчивых, как величие человека...

Облака наконец-то уплыли, и мой истомленный дух вдоволь упился радостью, замерев от восторга, словно перед ним предстал живой пейзаж того преданного искусству художника, что в порыве страсти одухотворил свой шедевр, вкладывая в него все физические и духовные силы на какие он был только способен. Вселил свою душу, пожелав быть бессмертным.

«Этого не может быть в реальности», – пролепетали бы тонкие бескровные губы, не будь их владелец парализован, тронувшим его сухое сердце чудом, столь же милым и очаровательным, как фантазии спящего ребенка.

Передо мною открылось чистое небо, бесконечно-черное и далекое, благородное от хрупких капель звезд, разбрызганных по всей его поверхности, сияющих, подобно девственно-чистым слезам прекрасной Селены...

Постепенно незримое вокруг проступало под покровом ночи – сначала очертания, затем мягкие изгибы тонких линий вырисовывали загадочную женскую фигуру.

Всевидящая луна мерцала на небосводе, как одинокая лилейная дева, томимая в башне злым и страшным драконом. Мне хотелось что-нибудь сделать. Но я продолжал смотреть на нее и восторгаться, плененный красотой яркой звезды, обрамленной волшебным ореолом серебряного свечения, словно подвенечным платьем. Грудь наполнялась тоской и болью, и я задыхался. Корчился в ее небесно-золотых пылающих зеницах, собственноручно избрав роль очередной утопающей жертвы верховной жрицы – la femme fatale. Он был прав, сказав, что приятное и мучительное так близки – они неразлучны друг с другом, словно родные братья. Она играет моим распыленным воображением, как уставшая львица с маленьким зверем, у которого переломаны все кости. Но страстное желание, сводящее его с ума, овладевшее им полностью, сильнее всякой боли. И откуда-то из глубины больного сердца поднимается тревожным комом давно забытая ностальгическая реминисценция...

И в этот момент, глядя из окна, хочется стать сухой веткой на голом стволе или снегом, тающим на асфальте, на который она бросает свой соблазняющий взор, и который благоговейно сверкает, омытый ее бледно-голубым светом. Лишь бы иметь возможность ощутить ее присутствие. Лишь бы иметь возможность прикоснуться к ней – не в образах, беспрестанно мельтешащих в голове и проносящихся в сознании бредовым потоком, когда стирается грань между сном и явью, тоска и эйфория смешиваются в крови в один замечательный коктейль, который питает все изголодавшееся по духовным ощущениям тело, как будто возвращая к первым росткам счастливой поэтичной юности.

До рассвета еще целое мгновение – он не разделит нас. И утро, где довлеет закон низшего, так заманчиво-иллюзорно греет земными лучами, но, недовольно выступив из тени на свет, кажется мне теперь ворчливым, грубым и обрюзгшим стариком, а все предлагаемые им подарки становятся лишь горсткой пепла, бесшумно оседающего на землю...

Уничтожай меня, дорогая, тем божественным адом, которым ты меня одариваешь. Тревожь мои онемевшие от напряжения жилы, мое вопящее от райских страданий сердце, которое бьется и ломается, как человеческие кости под действием безжалостного колеса Катерины.

Солнце умрет и остынет, но ты будешь сиять для меня вечно холодным блеском. Даже когда все звезды погаснут. И моя угрюмая раболепная душа, наряженная в черные, как морион, одеяния отправится к твоим коленям, становясь одной из тех бесчисленных фигурок на твоей величественной звездной мантии. Так было предначертано роком, я связан с тобой, и если бы имелся хоть один малейший шанс избегнуть данного проклятия, я не задумываясь повернулся бы к нему спиной...

Я открыл для нее окно и впустил внутрь. Выглянул наружу, в стылую темноту ночи, опираясь дрожащими руками о подоконник.

Завороженный причудливой игрой света, одурманенный прохладой ветра, вторгающегося в мое пространство, словно в уголок душной скорлупы, он расправлял мои уставшие от долгого закостенения белоснежные крылья. И я парил, сливаясь со вселенским духом времени, наполняясь им, как цветок утренней росой...

Как будто черные небеса разверзлись и заполнились миллионами светящихся болидов в преддверии апокалипсиса. Такое грандиозное, совершенно ошеломительное великолепие, словно перед наступлением неминуемой всемирной катастрофы, пронзило меня всего насквозь восхищением и благоговейным ужасом. Когда ты должен узреть ад и понять его замысловатые инвертированные узоры, прежде чем вознестись к небесным вершинам...