Офис. Бэйлис. Новый год

Офис. «бэйлис». Новый год

Когда весь отдел по электронным торгам — это ты и вон тот самодовольный ублюдок за столом напротив, сезон закупок превращается в сучий апокалипсис. Игорь снова на секунду отрывает взгляд от экрана и смотрит поверх монитора круглыми угольно-карими глазёнками, и я тут же преувеличенно громко начинаю стучать по кнопкам калькулятора. Не вижу, но практически слышу эту тупейшую ухмылку. Желание запустить в него степлером или ещё чем потяжелей нарастает во мне едкой волной раздражения.

— Чего пыхтим, Марусь? — гогочет он над тем, как я дёргаюсь все последние часы, потому что за окном уже глубокая ночь, дома наверняка обоссал коврики голодный кот, а мы вынуждены долбиться в экраны ещё бесконечно долго. — Никак ПМС застал?

— Марусями будешь звать своё стадо коров, а я для тебя — Марина Александровна, — безразлично шиплю, не поднимая глаз и с усилием выпрямляя уставшую за день спину.

Знаю, что все попытки в субординацию с ним бесполезны: в этом главный минус и специфика нашей работы. Не сидят над электронными торгами строгие бабульки-бухгалтерши, ведь для этого есть мы — не пристроившиеся по специальности, но ладящие с компьютерами неудачники. Те самые, которых хватит и двоих на немалую компанию, и которые могут на работе пинать хуи почти весь год, но под его конец лишаются праздников. С тоской думаю о том, как кот снова ободрал с ёлки мишуру, как ждут на подоконнике не влезшие в холодильник запасы мандаринов, здоровенный ананас и розовая шипучка «Абрау Дюрсо». Тридцатое декабря, сутки до заветного боя курантов, под который снова загадаю: «изменить свою одинокую скучную жизнь» и ничегошеньки не сделаю. Считанные часы до тазика оливье. Ненавижу это ебучее оливье. И всё равно буду жрать его ложкой и смотреть набившие все возможные оскомины комедии Рязанова — это лучше шумных компаний, куда меня не зовут уже очень давно, и в которые пожизненный социофоб не жаждет попасть вообще.

— О-о-о, какие мы сердитые, — издевательски тянет Игорь, легко поднимаясь из оглушительно скрипнувшего кресла. — Проще надо быть, Маруся Александровна. Ну вот смотри, я же не дуюсь, что у меня сегодня тоже вечер по пизде пошёл? А планы, между прочим, были грандиозные! — горестно вздохнув, он кидает печальный взгляд на стоящий возле его стола подарочный пакет, из которого выглядывает горлышко бутылки.

— Все твои планы — потрахать очередную сифозную шлюху на заднем сиденье, не строй из себя страдальца, — фыркнув, я откидываюсь в кресле и окатываю Игоря презрением. Всё, что он вызывает у меня уже десять месяцев, с того дня, как мы начали работать вместе.

Он бесил уже тем, что ему сразу же назначили зарплату больше моей. Несущественно, но больше — за что?! За подвешенный язык, коим так здорово обхаживал нашу начальницу, томно хихикающую на каждую пошлую шуточку? За атлетичное телосложение и мятые рубашки? За неестественную длину ресниц — чёрт, да на кой ляд мужику вообще такой взгляд, будто заигрывающий всегда и со всеми? Панибратство, вхожесть в любой коллектив и в любую текущую от одной только кривой улыбочки вагину — вот весь Игорь Паничкин, мой абсолютный антипод. Существо, будто созданное, чтобы принести мне проблем, вечно опаздывающее на работу, сжирающее все мои запасы печенья из общего шкафчика и заполняющее запахом цитрусового одеколона наш крохотный кабинет. Ругались мы с ним регулярно, бестолково сотрясая воздух, а порой и обкидывая друг друга шариками мятой бумаги. Ничего не могу поделать, — со школы не выношу таких вот ловеласов, уверенных, что им всё позволено. А когда природа награждает их невозможно выразительными скулами, а тату-мастер — потрясающими узорами из шипов роз и кинжалов на жилистых предплечьях, — это вконец кажется издевательством.

Игорь даже двигается всегда так небрежно, так вальяжно, будто не осознаёт, как все женщины в офисе провожают вздохами его подтянутую задницу. Ломает комедию, уж я-то за десять месяцев успела это понять. Крутит всеми, включая нашу начальницу, ни разу не заработав ни выговора, ни замечания за прогулы. Тот самый распиздяй, за которого отдуваются пожизненные отличницы. Ну, то есть, дуры вроде меня, переделывающие за него практически все отчёты. Мой перфекционизм против его долбоебизма — адовый коктейль, поднимающийся парком от вскипевшего чайника. Даже не спрашивая, хочу ли я, Игорь наливает в обе кружки кипяток и сыплет растворимый кофе.

— Знаешь, Марин, почему ты такая вредная? — рассуждает он походя вслух, состроив задумчивую рожицу.

— Ой, вот только можно без очередного психоанализа моей личной жизни, ладно? Просто давай уже доделаем эти контракты и с чистой совестью пойдём домой. Не видеть тебя целых одиннадцать дней! Как я об этом мечтала!

— Не слышать твоего сучьего ворчания над ухом хотя бы несколько часов — то, о чём я мечтаю с самого марта! — не остаётся в долгу Игорь, так сверкнув углями тёмных глаз в мою сторону, что воздух на новую тираду застревает в трахее тяжёлым шаром. — Марусь, ты душнила, вот просто ужас. Очочки, блузочки, пучок этот злоебучий, — кивает он на мои аккуратно убранные пшеничного оттенка волосы, вызывая протестующее шипение. — Тебя вообще, хоть раз в жизни, ебали нормально?

— Достал ты меня, Паничкин: если тебя кроме чужих трусов ничего не интересует, это не значит, что все вокруг такие же озабоченные! — вспыхнув краской и злясь за это на саму себя, на алеющую кожу, я с хрустом комкаю ближайший лист на столе и запускаю в его вечно всклокоченный тёмный затылок.

— Эй, у меня кипяток! — возмущённо дёргается Игорь, и впрямь едва не пролив содержимое двух кружек в руках на джинсы. — Этот контракт с психушкой, между прочим, оригинал: они тебе спасибо не скажут, — его насмешливая фраза заставляет меня сдавленно ахнуть и кинуться панически перебирать бумажки перед собой. Но нет, пресловутый контракт лежит в сторонке целый и невредимый. Снова повелась. Почему я всегда ведусь на его тупые разводы? Ненавижу. Это клокочущее в каждой моей жиле чувство будто отравляет изнутри, едва не проступив слезами усталости и опустошения на глазах.