Огненная кровь

ПРОЛОГ

Германия. 1532 год.

... Строй глевии[1] растянулся.                                      

Небо было серым, низким. Давящим. Косматые облака неслись над головами, лишь изредка открывая бледный безжизненный круг солнца. Третий день шел мокрый противный снег, проникающий под плащи, доспехи и превративший конопляные нательные рубахи в ледяные, мерзко липнущие тряпки. Солдаты устали, целый день хлюпая сапогами по холодной и вязкой грязи, остающейся после отряда всадников, ехавших впереди. Месить грязь - вечная судьба пехоты на марше, да и выбора у солдат все равно не было. О том, чтобы пробираться вперед по белоснежным сугробам, возвышающимся плавными валами по бокам, не могло быть и речи. Снег доходил человеку почти до бедер. Наезженный летом тракт позволял отряду хоть как-то двигаться, в то время как снежная зима замела большинство дорог и ненадолго остановила войну в стране.

Арбалетчики, большую часть времени охранявшие замки, то и дело перебрасывали свое оружие с плеча на плечо и понуро брели по обе стороны от короткой колонны наемников-пехотинцев, чувствуя, как массивные приклады с короткими стальными луками тяжелеют с каждым шагом одеревеневших и ноющих от непривычно долгого похода ног. Последний хутор, в котором глевия останавливалась на постой, остался за спиной два дня назад, сейчас отряд пересекал безлюдную местность.. Пехотинцы, привыкшие к весу доспехов, выглядели лишь чуть получше. Но даже риттеры, следовавшие сразу за своим господином, сидя на боевых лошадях, и те устало откидывались на высокие спинки седел, стараясь, однако, при этом выглядеть в глазах пехоты бодрыми и полными сил. Но это им плохо удавалось. Все до единого были измотаны. Лишь рыцарь в черных, чудно сработанных доспехах и черной же накидке, возглавлявший отряд, казалось, не знал усталости. Уже пять дней он направлялсвоих людейв обход обжитых земель в сторону лишь ему одному ведомой цели.

Бамбер, старшина пехотинцев, седоусый приземистый здоровяк, наемник с тридцатилетним стажем, поучаствовавший в десятке феодальных войн, которые вели многочисленные, никем не сдерживаемые князья, обеспокоенно оглянулся на своих людей. Хмуро взглянулна заросшие заиндевевшей щетиной, серые от усталости лица, пустые глаза, бездумно уставившиеся на темную грязь дороги. Было холодно, солдаты ежились, облачка пара от дыхания оседали на кромках пехотных саладов[2] белой изморосью. Было видно, что все их мысли свелись лишь к механической перестановке ног.

Бамбер вздохнул, хмыкнул в усы и ускорил шаг. Догнав медленно переступавших лошадей, он подергал последнего риттера за край плаща. Всадник обернулся, чуть натянул поводья.

- Господин гауптман, - заговорил Бамбер, - взгляните - люди с ног валятся. Попросите господина князя на ночлег стать. Ежели завтра в бой – ни у кого рука меч не поднимет...

Риттер, на лице которого тоже отпечаталась усталость,  молча уставился на наемника, упрямо не отводящего взгляд. Потом повернулся в седле и посмотрел на устало бредущую глевию. Снова зыркнул на Бамбера и, дав шпоры коню, удалился в начало колонны, к рыцарю в черных доспехах.

Старшина посмотрел ему вслед, стоя на месте, пока не поравнялся со своими парнями. Потом пристроил поудобнее за спиной щит и зашагал рядом с ними. Он видел, как риттер догнал хозяина, почтительно поклонился князю и указал рукой в латной перчатке сначала на колонну, потом в сторону опушки леса.

- Ну, братцы, - усмехнувшись, повернулся Бамбер к своим солдатам, - чую, будет у нас сегодня на ужин горячая жратва! Горст! Эй, Горст! Котел починили?

- Починили, господин старшина, - радостно осклабился один из наемников, молодой сероглазый блондин, опередив хмурого одноглазого пехотинца, едва раскрывшего рот для ответа. - Эх, нам бы пива бочку! Да баб штук десять – от тогда мы бы отдохнули! Даже ж на снеге!

Пехотинцы устало засмеялись. Бамберудовлетворенно улыбнулся, прикидывая, как можно поднять настроение людям.

- Ты, Ланзо, помолчи лучше. Помнится мне, три  стоянки назад ты все в хлев больше норовил... Вот я и вижу, что овцы-то тебе больше по душе, нежели бабы...

Пехотинцы заржали в голос. Товарищи начали хлопать залившегося краской Ланзо по плечу, отпуская шуточки в тон старшине. Продолжалось это недолго, до тех пор, пока самый старый из них, весь покрытый шрамами вояка по прозвищу Баран не проворчал:

- О бабах размечтались, голытьба. Все равно, какую-никакую найдем, князь ее своему чудищу справит...

Смех утих, словно отрезали. Все невольно посмотрели вперед, на тощую фигуру, закутанную в черную монашескую рясу по самую макушку. Слуга князя криво сидел на осле, упорнотрусившим рядом с конем черного рыцаря. Вся фигура его была какой-то перекошенной, нескладной. Те, кому довелось заглянуть под капюшон, говорили про сплошь замотанное тряпками лицо. Из чего солдаты сделали вывод, что князев приближенный болен какой-то кожной болезнью. Все только надеялись, что не проказой.

Через полчаса, словно в ответ на слова Барана, в лесу отчетливо потянуло дымом, а двое риттеров вдруг присвистнули и дали шпоры лошадям, обогнав князя. Впереди из-за поворота дороги показалась телега, нагруженная огромными вязанками хвороста  и  влекомая понурым волом. Телега остановилась, неуклюже попыталась развернуться, но всадники закричали, выхватили мечи, подлетели с обеих сторон, поравнявшись с возницей. Послышался мужской вопль, моментально оборвавшийся, а затем пронзительный женский визг. Солдаты переглянулись со старшиной и уставились в землю. Вот не повезло семейке, подумал Бамбер, особенно бабе. Зачем же кметов-то резать?  Ехали б себе и ехали… Он увидел, что князь вскинул руку, и обернулся к глевии.