Охота

Охота

— Мерзкая тошнотворная тварь! Я убью тебя. Убью. В землю закатаю. Атомную бомб сброшу! – уводили солдаты оппозиционера.

— Мой Лорд, что с ним делать? – советник вежливо поклонился. Даже взгляд не поднял. Смотрит в пол. И лучше. Впервые видимся лицом к лицу.

— А что предлагаешь ты? – слуги преподнесли на подносе перчатки, маску и веер. Надела всё по очереди. Взяла в руки веер. Стальной. Резной. С острыми краями, перерубающие жилы шеи в одно касание. – Отправьте войска по указанным координатам. Не дайте им разбежаться, — и закрепила веер на поясе. – И долго же я с ними провозился. Пора вернуться к прямым обязанностям.

— Мой Лорд, транспорт подан, — вошёл в жалкую, продуваемую ветрами халупу, начальник охраны. Трущобы бедняков были взорваны, сожжены. Остались всего несколько дорожек, по которым можно было проехать и не побояться обжечься.

У выхода ждал бронебойный джип. Отдав запиской координаты лагерей повстанцев и складов оружия, отправилась в машину. И села на место водителя. И поехала… Колёса перемалывали остатки людей.

Теперь план может быть исполнен.

***

— Мой Лорд, это опасно.

— Не спорю. — Я долго обдумывала планы уничтожения агрессивно настроенной оппозиции. Ещё мне дед говорил: «Оппозиция – она важна, но для прочности государства должна представлять лишь иллюзией выбора. Если ты не можешь ею управлять – не смей задумываться о власти». А прапрадед, сверженный, обиженный, твердил сыну: «И знать нужно всех в лицо, где живёт, как, с кем. Нужно знать всё о своём враге». А из дневников пра-пра-прабабушки, убережённых от пожаров революции, было вынесено следующее: «Женщина умеет играть на гормонах. Она хитрее и проворней. Лаской и своеволием она обворожит каждого, заберётся туда, куда никто не может». – Моя дорога в самое пекло.

— Мой Лорд, — отговаривал меня советник. – Вы действительно хотите пойти в одиночку, в трущобы? Воровать еду, быть под пулями? А если о вас узнают? Они тут же вас убьют.

— Даже ты моё лицо не видел, — за маской ничего не видно, в перчатках линии ладоней не прочесть, в линзах истинную душу не разгадать.

— Мой Лорд! – молился советник, молил. Даже жаль было видеть такого человека, такого масштаба, да на коленях. Унизительно даже для меня.

— Встаньте, мой дорогой друг. Как говорил один из моих предков, брат подорванного императора: «От всего невозможно упасти. Поэтому лучше сделать так, чтобы никто не подумал навредить императору». А хитростью или кнутом – это неважно, — улыбнулась советнику, но этого человек не увидел за маской. Но мужчина был умён, имел хороший слух – подобрел, расслышав беззлобную интонацию. Собрал свою робость и наконец-то решился. Лично отобрал целую команду поддержки для моей миссии.

Так я и оказалась в рядах повстанцев: пряталась в коллекторах среди беженцев от полиции и дозорных отрядов, в домах богатых торговцев представала в качестве скупщика нелегального оружия и информации. И передавала всё одному товарищу, чтобы завоевать доверие у враждебно настроенной организации. Все точки начинались и заканчивались мною.

Чёткость. Размеренность. Уважение к чужим порядкам и чувство собственного достоинства. Такими качествами мало кто обладал в рядах оккупантах, даже с учётом того, что их снабжали неглупые люди, а среди этого сброда было полно философов, поэтов, в общем, интеллигенции. Орудующей пером во славу какой-то эфемерной идеи для удовлетворения своего эго. К сожалению, пером не совершаются настоящие революции, одним пером и парочкой писем очень тяжело скрепить людей. Оскорбить в четверостишье намного проще и безопасней, чем взять пистолет или взорвать башню Министерств.

А потому, выполнение задач и продвижение к общей цели, меня приближало к самой верхушке и самым последним звеньям системы оппозиции.

— Откуда у тебя столько шрамов? – спрашивал любовник, глава оппозиции. Молодой, ещё совсем юнец, с горячим сердцем, с горящими глазами, жаждущий ласки в это непростое время. Он разглядывал верхнюю часть спины, лопатки, трогал мозолистыми пальцами мои, гладил подушечки. Нежно. Как тягучий шершавый мёд. – Даже отпечатков нет, будто бы кислотой обмыла.

— Жизнь меня потрепала. У меня есть шрамы и возле рёбер – охранники канцлера долго их давили.

— За что? – страх. Бережно гладит пальцы, заглядывает в фальшивые глаза. Он утопал в тихом голосе. Равномерном, баюкающем. И вздрагивал, когда выплёскивала злость в поцелуях, в царапинах у шеи и разговорах о главном развлечении канцлера.

— А нужна причина? Мы оба его ненавидим.

— Я уничтожу его. Повешу на башне «Неба». И все увидят, — вымещал злость в поцелуях, в следах на ключицах и разговорах о расправе над канцлером.

Смех.

— И что вы узнали, мой Л-л… канцлер? – советник был тут как тут. Я успела только принять ледяной душ. Вытирала волосы полотенцем и смотрела в окно. Солнце заливало комнату оранжевым погребальным огнём. Внизу допрашивают преступника.

— Исповедальные дневники предков не врут, — усмехнулась уставшему зрелому мужчине большого ума, огромной силы, великого таланта – быть оратором и голосом восстановившейся монархии.

— Вы многое оттуда почерпнули. Могу поинтересоваться ещё, мой канцлер? Почему вы оставили его здесь, а не отправили ко всем?