Охота на русскую Золушку.

Глава 1

Марко

Октябрь в Оксфорде – это постоянный дождь. Поэтому солнечный луч, пробившийся сквозь тяжелые серые тучи – само по себе чудо. Он тут же превращает строгую готику серых зданий в теплый, наполненный жизнью ренессанс. Дышится легче и на душе веселее. Хочется улыбаться. Еще девять месяцев, и я свободен от зубрежки бесполезных фактов и осмысления слишком далеких от моей жизни событий. Начался первый - Михайловский семестр.

Michaelmas Term (Михайловский семестр) в колледжах Оксфорда обычно начинается в первых числах октября. Точные даты могут варьироваться от года к году.

Впереди вечеринки, пьянки и безудержный трах. Последний студенческий год перед настоящей взрослой жизнью. Я чуть не заржал в голос. До колледжа я два года кошмарил в Сомали местных бандитов. Или они меня. Там фортуна переменчива. И детством в Диснейленде это лихое времечко точно не назовешь. Хотя да, тогда нам с Алом было по двадцать лет, мы только что окончили Королевскую военную академию Сандхёрст и нас бросили на военную практику. Тоже обязательную в нашем случае.

Если бы не Ал, я бы наплевал на все это. Даже в академию бы не пошел, не говоря уж о Сомали и Оксфордском колледже. Жил бы сейчас где-нибудь в Майями вполне счастливым человеком и знать не знал, как обстоят дела там, где цена человеческой жизни дешевле дозы дешевой дури. Но у нас с Алом другой случай.

Ал, увы, принц. Слава богу не наследный. Просто принц по крови. Трется где-то на задворках до нельзя обширного королевского семейства. У него какое-то там почетное 24-е место от трона, а ирония в том, что он вынужден вести себя так, будто стоит первым номером. И завтра станет королем. Вот отсюда и воспитание, и обучение, и, к сожалению, даже военная практика в Сомали. А я тут при чем? Ну, это долгая история…

Полное имя моего друга Альберт. И это еще один камешек в копилку его комплексов. Кому нравится зваться Альбертом в 21-м веке? Спасибо, что не Ричард, конечно, но утешение так себе. Мои родители были ко мне более милосердны и назвали Марко. Но, с другой стороны, я ведь и не принц. Так что меня можно называть, как угодно. А не как породистого пса, только с правильной буквы, учитывая родословные родителей.

Мы с Альбертом дружим с раннего детства. До этого дружили наши матери, наверное, тоже с юных лет. С родителями Альберта все понятно - они представители правящего дома. На отшибе и за сараем, но все-таки внутри забора. Мои родители тоже знатных кровей. Герб, родовое поместье дряхлое как вековой дуб, предки в старинных рамах, пугающие детей в холле, – все это есть. Моя мать обожала копаться в своей родословной, вычерпывая из недр истории каких-то совсем уж одиозных персоналий типа Хью Одноухого. Она гордилась тем, что ее род уходит своими корнями куда-то очень глубоко в почву Великобритании и там в ее недрах сплетается с родами всех правящих в Европе семей. В библиотеке нашего поместья хранятся черновики к монографии «Судьбы аристократических родов Великобритании», написанные ее рукой. Что же касается моего отца, то он по жизни бизнесмен. Дела прошлые занимают его куда меньше, чем нынешний курс Доу Джонса. Благодаря чему он в несколько раз преумножил состояние наших славных предков. В общем, Альберт и я представители тех самых сливок общества или Old money, которых так любят таблоиды и ненавидят граждане левого толка.

По жизни Альберту доставалось больше моего. Сколько его помню, он всегда был на виду. Ему талдычили, что на него смотрят все жители страны, что он должен быть примером и подобную дребедень. Однажды, нам было года по четыре, он разревелся, потому что очень хотел в туалет, но ему было стыдно туда пойти, ведь на него смотрит вся страна. После этого случая в штат учителей нам добавили детского психолога.

Мне было куда проще, чем бедняге. Я пользовался теми же благами, что и он, играл в те же дорогие игрушки и рос в такой же роскоши, только без всякой ответственности на плечах. Сколько себя помню, я всегда наслаждался жизнью. Меня никто не рядил в строгие костюмчики и не фотографировал на почтовые марки.

Жили мы с Альбертом почти всегда вместе и родителей своих видели крайне редко. У Альберта – понятно, отпрыски королевской фамилии, ни минуты свободной. В стране каждый день случается то открытие больницы, то пожар в музее, а то и вовсе наводнение. И везде должен присутствовать кто-нибудь от правящего дома. А моя матушка и вовсе работала секретарем королевы. Так что я ее вообще плохо помню. Мой отец ушел в бизнес и на меня у него тоже находилась минутка другая в неделю.

Когда мне было шесть, моя мать, к сожалению, нас покинула. Увы, но от раковой опухоли не спасает ни состояние, ни положение в обществе. Поскольку мы с Альбертом всегда жили в своем мире, потеря матери прошла для меня относительно безболезненно. Я навсегда остался единственным ребенком в семье. После смерти жены мой отец окончательно ушел в бизнес. И там у него сложилась своя, далекая от меня жизнь. Иногда до меня доносились ее отголоски. В основном в виде скупых замечаний матери Альберта, что мой отец когда-нибудь свалится в пропасть со всеми своими шлюхами. Однако, несмотря на явно скандальное поведение папаши мое положение в обществе сохранилось в память о бедной матушке. Я остался лучшим другом и практически сводным братом принцу Альберту. Жили мы одинаково с той лишь разницей, что им вечно трясли на людях, как дорогой побрякушкой, а я спокойно рос в безвестности.

В результате из Альберта получился превосходный принц. Как раз для того, чтобы постер с ним могла повесить над кроватью любая незамужняя девица от пяти до восьмидесяти. И тихо мечтать о том, как когда-нибудь он собьет ее на машине и после такого уж будет обязан жениться. Для постеров Альберт весь последний год позировал как раз рядом со своим любимым красным Hennessey Venom. Я тоже такой хотел заказать, но отец, который после моего пятнадцатилетия, вдруг стал проявлять ко мне недюжинный интерес, категорически заявил, что, во-первых, это сочтут нескромным, во-вторых, вы с Альбертом, сказал он, не близняшки. У тебя должен быть свой стиль. И чтобы совет не остался пустым сотрясанием воздуха, он прислал мне из США Tuatara. К тому времени он уже плотно осел в Нью-Йорке и патриотично обожал все американское. Но я, если честно, терпеть не могу выпендриваться за счет пиджаков, ботинок и машин. Поэтому чаще езжу на своем старичке Bugatti.