Оковы

Оковы

Полицейская сирена пронзила застоявшийся воздух визгом и отпечаталась на потолке красно-синими всполохами, прорываясь через неплотно сомкнутые шторы. Пыль закружилась в неоновых огнях и снова исчезла в сгустившихся тенях, когда вой сирены смешался в городской какофонии. Рекламный баннер на угловой многоэтажке напротив отражался на внешней стороне штор, непроницаемой стеной закрывающей световой шум за окном, но в боковых щелях отчетливо заметны пробегающие полосы малиново-желтого цвета неоновой вывески. С кровати особенно заметно, что за плотной тканью никогда не смолкает жизнь. Шуршание шин и гудение моторов впиталось в воздух и кажется, словно город переродился в механическое существо, цифровое сознание, способное проникнуть в каждый угол своего бетонного тела, попускающее любые вольности только затем, чтобы толстые щупальца заползли в закрытое окно позже. Он всегда извивается вздутыми артериями в каждой квартире, каждой кухне, унитазе и в постели. Просачиваясь под кровать, расползаясь по стенам, забираясь под одежду, и сворачиваясь кольцом вокруг шеи и живота, стягивая свои механические жгуты на теле. Тогда слышится, как хрустит позвоночник под давлением щупалец, ребра сворачиваются внутрь, подозрительно плотно обхватывая печень и сердце, а кожа на голове натягивается от скопившейся крови, распухает и грозит взорваться, как воздушный шар набитый водой. Город проникает внутрь, врастая в костный мозг, медленно замещая его и оформляясь скелетом, остовом человеческого существа. Он выпрямляет скрипящие ребра, располагаясь металлическими спицами внутри них, прорастает в позвоночник и стремительно ползет по каждой косточке тела, пока не становится заменой скелету. Словно не насытившись, щупальца проникают в вены, расцветают капиллярной сеткой, оборачиваются механическими кольцами вокруг артерий, прокладывая серо-черные, словно асфальт, шоссе внутри тела, проникая пыльной дорогой прямо в мозг. Здесь город оканчивает свое путешествие серыми трубочками кровотока, металлическими костями черепа. Он уничтожает нервные клетки, отмирающие, словно увядшие цветы, а на их месте рождается электрическая сеть и пластиковая изоляция. Взрыв и замещение.
Как наваждение кажется, словно серые стены вздыхают огромным кишечником под потолком, пульсирующим от энергии, струящейся по вздутым энерго-токам. Вздох — расширение под мигание электро-баннера и выдох под смену синим лого названия рекламного бренда. По ним ползет рябь красновато-синих полос полицейских машин, вспыхивают желтые пятна фар, проникающих в щель между шторами. От них воздух становится особенно спертым, жарким, почти вязким, что хочется проснуться от наваждения и вырваться из кисельного океана на прохладный бриз под лучами яркого солнца.
Рука тянется к кнопке включения увлажнителя воздуха на ночном столике. Приятное бульканье ворвалось в вечернюю трясину и лэд-лампы осветили комнату приглушенным светом, разгоняя мираж и падая синевато-розовым на пустые стены. Никаких щупалец. Она поднялась с кровати, ставя ноги на прохладный пол и стряхивая с себя последние веяния фантазий. Открыла настежь окно, позволяя ворваться дождливой дымке вперемешку с городским смогом внутрь, задернула шторы плотнее и отправилась спать, пока мысли поглощал накрапывающий дождь и шелест автомобилей.
Здесь, за темными вздыхающими внутренностями города, можно просочиться на дикие, нехоженые тропинки, если знать под какой кабель подползти. Безбрежные океаны воображения заполонили лабиринты из городских щупалец-проводов, они черной стеной свисают с бесконечной бездны, но еле приметные просветы между ними ведут в диковинный лабиринт из кабельного потолка, заставляющего пригибаться или вовсе ползти, протискиваться или сжиматься, бежать или забираться, и кажется, словно кроме черных шнуров и бесконечной мглы с блеклыми лампочками где-то в пустоте между электронных червей, тусклого света на бетонном полу, испещренном мелкими, крупными, исполинскими тросами ничего нет. Забираешься на арку провода, а впереди только извилистые змеи кабельных стен, проходы между ними с бледными лужами призрачного света и потолок, состоящий из бесконечной тьмы и жгутов электропроводки.
Но среди них есть просветы в которые нужно сворачивать ровно на юг, протиснуться в щель между двумя особо жирными линиями проводки и затем ползти на четвереньках под густым занавесом из мелких проводов, пока не придется ползком пробираться в тесную лазейку, выдыхая весь воздух из легких, чтобы ребра пролезли в лаз. Осторожно отодвигая поврежденный кабель под ладонями оказывается сочная прохлада травы, щекочущая кисти рук и издающая сладкий аромат, оседающая в голове свежестью от которой в груди пробегают мурашки. Зелень пестрит в глазах, что сначала кажется ослепительной после утомительной тьмы с серыми вкраплениями люминесценции. Травы качаются под ветерком, приносящим с собой пыльцу и тополиный пух. Цветы гроздьями свисают к земле и стрелами стремятся к лучистому солнцу. Их цвета кажутся пятнами фантастических голограмм, чудные сочетания и пятнистые, полосатые и стрельчатые окраски, они утопают в еще не высохших каплях дождя, сверкая, как искристые алмазы и рубины, сапфиры и аквамарины, а над ними густой аромат сладкого нектара от которого рой пчел и ос жужжит в унисон птичьей трели.
Здесь я раздеваюсь до гола, оставляя пижаму у входа в кабельный лабиринт, а сама окунаюсь в тепло солнечных лучей и заросли травы. Чтобы пробраться к склонам холма с цветочными кустами и изящными гортензиями я ныряю в траву сорго и она расходится передо мной, словно зеленое море, ласкающее плечи и бедра. Волосы я распускаю ,чтобы в них оставались травинки и застревали цветы и пух, чтобы воздух вплетал в них своих песни, которые он поет в унисон с богатой листвой деревьев и звонким хором рек. Я не ходила дальше этого холма с ручьем у подножья, хотя и виднеется манящий лес на горизонте, и поля продолжают свой бег, украшая себя раздольем полевых цветов, а возле подступов к лесу виднеется малинник со спелой ягодой. Но я остаюсь здесь, иногда спускаясь к ручью помочить ноги и снова ложусь у разноцветных гортензий пока Солнце не сядет за горизонт, выпуская на небосвод Луну в тонком кружеве звезд. Мягкий ночной ветерок успокаивается и природа словно затихает перед величием космической бездны.
Но стоит взобраться Луне над поляной, как я, нехотя, собираюсь обратно, отряхивая травинки, приклеившиеся к обнаженной коже, и спускаюсь к кабельной дыре, виднеющейся среди стволов тополей, стоящих, как стражи, на границы двух миров. Утро в той городской суете всегда совпадает со временем лунного зенита во владениях воображения.
Оно встречает серым смогом за которым угадывается диск солнца, выкатывающийся из-за горизонта и прорывающийся сквозь загазованность и ряды зубов высотных зданий. В окно пробивается серый дрожащий свет, пытаясь просочиться сквозь появляющиеся щели в плотных шторах, покачивающихся при дуновении ветра. Воздух кажется более свежим, чем вечером, но стремительно густеет плотное облако выхлопных газов и хроническая горечь снова остро ощущается в горле и обжигает нос. К этому привыкаешь, поэтому она поднимается с кровати и отправляется в ванную комнату. Распутывая волосы, кажется, словно в них действительно найдется позабытая травинка или тополиный пух застрянет на пластиковых зубчиках расчески, оставшись единственных природным, естественным проявлением в заколоченной пластиком и стеклом ванной комнате.
Не завтракая, она выходит из своей квартиры, плотно окруженной такими же маленькими квартирками на узком этаже и, бросая взгляд на вечно занятый лифт с медленно переключающимися цифрами этажей, спускающихся вниз, направляется к лестничной клетке где бетонные ступеньки погружаются в густой сумрак в тесной шахте. Лампочки в доме либо перегорели, либо потускнели настолько, что несколько месяцев назад их отключили полностью, тем более, что лестницей почти никто не пользуется. По утрам в лифт набивается столько народу, что приходится стоять в очереди, пока можно будет спуститься на первый этаж, однако лестницей предпочитают не пользоваться даже в случае спешки. Узкая, темная, пыльная и к тому же, требующая усилий, спускаясь с 20-ых или 30-ых этажей.
Она всегда предпочитает лестницу общению с незнакомцами или дыханию в спину, когда горячее сопение соседей неприятно щекочет ухо, а некоторые могут выхватить что-нибудь из сумки или ощупать между ног.