Оковы вины

Оковы вины

День не задался с самого утра.
Первым делом я обнаружил, что вчерашний ураган сорвал вывеску с моего бара. Частично, но буквы теперь образовывали бессмысленное словосочетание «БАДЖО», «р» и «у» валялись на другом конце улицы, куда их унес шквальный ветер. Ругаясь, на чем свет стоит, я отправился их подбирать, и меня едва не задавил проезжавший мимо грузовик. Водитель при этом умудрился еще и обложить меня трехэтажным, но я в долгу не остался. Посылая ему вслед все возможные проклятия, какие только сумел вспомнить, я взвалил буквы на плечи и затащил под козырек. Вставил ключ в замок, и тот сломался напополам у меня в руках.
Старый квартал содрогнулся от новой порции проклятий, что для восьми утра было просто немыслимо. Я ведь, черт побери, специально сегодня пришел пораньше, чтобы привести в порядок все бухгалтерские счета! Вот-вот нагрянет налоговая проверка, у меня должно быть все в ажуре! А тут неприятность за неприятностью. Плюс еще и пожарная комиссия на носу, что теперь делать?! Весь день придется угробить на ремонты, и прощай моя вечерняя выручка.
Кое-как справившись с дверью – для этого пришлось просто-напросто взломать замок, потому что дверь черного хода намертво заклинило еще два месяца назад – я затащил многострадальные буквы внутрь и прислонил к стене. Их починкой и ремонтом обеих дверей займусь позже, главное сделать это до того, как прибудет пожарная комиссия.
Я повесил предупреждающую табличку, что сегодня открываюсь с шести, и принялся за работу, подозревая, что вечером за стойкой буду похож на вареную рыбу.
К своему удивлению, управился я раньше. Поломки оказались пустяковыми, налоги я исправно платил, так что подделывать даже ничего не пришлось. С превеликим облегчением я налил себе стакан пива и убрал с двери табличку. Надо же воспользоваться лишними минутами, чтобы заработать денег.
Не успел я вернуться за стойку, как колокольчик звякнул.
Пожалев о невыпитом пиве, я с широкой улыбкой обернулся.
Высокий блондин с пронзительными голубыми глазами (даже из-за стойки я видел их блеск) остановился на пороге и огляделся с видом человека, привыкшего все вокруг считать страшным чудовищем, способным причинить ему вред. А точнее, замарать безупречный черный костюм.
- И почему именно эта забегаловка, – пробормотал он. – Неужели машина не могла сломаться где-нибудь подальше от Старого квартала? Жа-а-ан! На меня сейчас блохи запрыгнут! Сними их, сними! – и он бешено зачесался.
Я чуть не поперхнулся от возмущения. Блохи?! В моем-то баре?! Да что за наглец?!
Я открыл было рот, чтобы громко и безапелляционно выставить его за дверь, но тут за спиной посетителя возник темноволосый мужчина. Черты лица у него были тонкие, изящные, в движениях чувствовалась некая грациозность. Он со снисходительной улыбкой взял блондина под руку и подвел к барной стойке. Одет он тоже был в черное, и мне на ум пришла неприятная ассоциация, что посетители явились сюда прямиком с похорон. 
- Думаю, тебе надо присесть, Курт, ты все еще нездоров.
Акцент у него был нездешний. Я задался вопросом, откуда же он. Франция? Вполне может быть, да и имя соответствовало. Вел он себя с этим блондинистым кретином чересчур мягко, следовало бы рявкнуть на этого наглого типа, чтобы не смел оскорблять мой бар!
Однако Курт, как он назвал своего спутника, послушно уселся на табурет и уронил голову на ладони.
- Ах, Жан, ну почему… Почему все должно было произойти именно так? Почему я такой дурак?
- Ты вовсе не дурак, Курт, успокойся, пожалуйста. Уже ничего не вернуть, не терзай себя.
- Но я наговорил ему таких ужасных вещей! – продолжал причитать блондин. – Кто тянул меня за язык… О горе мне, горе…
- Может быть, пива? – вдруг спросил я, ставя перед ним свой непочатый стакан. Раз сам не могу выпить, так почему бы не извлечь из этого выгоду?
Блондин поднял на меня свои ясные, как небеса, голубые глаза. В них застыл немой вопрос, и он неуверенно глянул на Жана.
- А мне можно?
- Думаю, сейчас не повредит, Курт, – ответил тот, усаживаясь рядом. – А мне минеральную воду, пожалуйста.
- Без проблем, – я поставил перед ним высокий стакан.
Одним глотком Курт выпил половину пива, и я с трудом удержался, чтобы не вытаращиться во все глаза. Не производил этот парень впечатления крепкого мужика, зашедшего после трудового дня влить себя как можно больше живительной влаги. 
- Уже легче? – спросил Жан. Затем достал из кармана платок и заботливо вытер пивные усы под носом своего подопечного.
- Оно слишком холодное, Жан! – капризно возопил тот. – Я же запросто могу заболеть! Вот… Кажется, уже в горле начинает першить…
Я не мог не умилиться от этой сцены. Ну точь-в-точь заботливый папочка с непутевым избалованным сыночком!
Видимо, эти слова сами собой сорвались у меня с губ, потому что Курт вдруг уставился на меня, как на привидение. А потом…
По его щекам побежали слезы.
Я в немом изумлении смотрел на него, пытаясь угадать, что я все-таки не того сказал. Жан посмотрел на меня с укоризной, достойной настоящего отца, сына которого только что смертельно обидели, и пододвинул Курту недопитый стакан.
- Вот, выпей еще.
- Мо… может, чего-нибудь покрепче? – пролепетал я, совершенно сбитый с толку. – Виски подошел бы лучше…
- Не надо, – голос Жана оставался мягким, но в нем явственно зазвенело предостережение не лезть не в свое дело. – Пива вполне хватит, крепкие алкогольные напитки ему нельзя.
- Как скажете…
Я застыл за стойкой, не зная, что делать дальше. Глянул на дверь, молясь, чтобы появились еще посетители, тогда я мог бы с чистой совестью оставить эту парочку наедине с самими собой и ретироваться обслуживать других. Но, как назло, многие мои постоянные посетители наверняка видели объявление, что я не откроюсь раньше шести. А сейчас… Я бросил взгляд на настенные часы. Десять минут пятого.
Тем временем Курт допил пиво и отставил стакан в сторону. Профессиональная привычка сработала прежде, чем я успел остановить себя.
- Налить вам еще? Если, конечно, Жан позволит.
- Позволяю, – милостиво разрешил тот, поглаживая Курта по плечу. Тот едва слышно всхлипывал, уткнувшись в стойку.
- Прошу, – я поставил перед ним пиво и, набравшись смелости, задал Жану вопрос. – У вас какое-то горе?
Тот коротко кивнул.
- Давайте не будем об этом. Курт, что ты…
В мгновение ока опустевший стакан ударился о стойку и каким-то чудом не разлетелся на мелкие осколки. Курт поднял на меня заплаканные глаза.
- Сегодня я похоронил отца.
Меньше минуты потребовалось мне, чтобы осознать, насколько глубоко я влез не в свое дело.
- Простите, – пробормотал я, более всего желая сейчас провалиться сквозь пол бара. – Я не знал.
Мой-то папашка свалил из дома, когда мне было пять, и больше я его не видел. Поэтому помри он, мне, в сущности, было бы наплевать. Однако этот человек был вне себя от горя, и я только что содрал едва запекшуюся корку с глубокой раны.
В кои-то веки мне стало по-настоящему стыдно.
По губам Курта пробежала горькая улыбка.
- Разумеется, вы не знали. Откуда? – и он достал бумажник.
Не могу сказать, обрадовался я или нет. С одной стороны его уход избавлял меня от неловкости, с другой – я еще больше погрузил человека в отчаяние, и мне по-прежнему было стыдно. Но чутье подсказывало – не стоит его задерживать. Справляться с горем каждый должен самостоятельно… Жан  успокаивающе гладил друга по плечу. Ладно, почти самостоятельно.
Курт извлек из бумажника купюру и подтолкнул мне. И, к моему величайшему изумлению, сказал:
- Налейте мне еще пива. Пожалуйста.
Я мог только исполнить его просьбу. Молча, будто воды в рот набрал. Слова были здесь неуместны. Если человек хочет закончить этот грустный для него день таким образом, я с радостью помогу. Любые беды переносятся легче с алкоголем. Главное – не злоупотреблять.
- А я ведь даже не извинился перед ним, – едва слышно сказал Курт, и я чуть было не расплескал пиво. Но опять же предпочел промолчать. Да и что я мог ответить?
- Не кори себя, – Жан сжал его плечо. – Никто не мог предполагать, что такое произойдет.
- Я! – вдруг вскрикнул блондин. – Я мог это предположить, и даже… даже… п-предупреждал его, Жан! Но он меня не послушал, и только я виноват в том, что не постарался его убедить!
- Твоей вины в этом нет. Ты знаешь своего отца лучше кого бы то ни было, и он бы не стал подвергать себя опасности, если бы чуял хоть малейший риск.
Я, как мог, растопырил уши, пытаясь составить цельную картину из разрозненных кусочков. По-свински, конечно, но я не смог удержаться.
И, естественно, это не осталось незамеченным.
- А вы, – обратился ко мне блондин по имени Курт. – Вот вы как считаете?
Я повернулся, нацепив на лицо скорбную мину. Улыбка была бы тут совершенно неуместна.
- К сожалению, не могу сказать. Ведь я не знаю, почему вы себя костерите на чем свет стоит, но могу предположить, что вы считаете, будто уделяли отцу слишком мало времени, и…
Я нес самую банальную банальщину, которую только можно придумать. Ну, в конце-то концов, почему еще дети могут обвинять себя после смерти родителей?
Курт издал звук, напоминающий смешок. Очень отдаленно напоминающий.
- Ладно. Вы не знаете всей ситуации и не можете судить здраво. Давайте сделаем так: я расскажу вам, что произошло, а потом вы вынесете вердикт. Как настоящий судья.
- Курт, – попытался вразумить его Жан. – Это не слишком-то умно с твоей стороны…
- Я хочу знать, Жан! Хочу знать. Имею ли я право жить спокойно или должен ответить за свое преступление!
- Но никакого преступления…
Курт прижал ладонь ко лбу и тихо застонал.
- Кажется, у меня опять начинается мигрень. И все из-за этого глупого спора! Ты никудышный доктор, Жан, давно пора тебя уволить!
- Ладно, – сдался тот. – Делай что хочешь. А я пока посижу вон за тем столиком, – и, взяв стакан с минералкой, удалился в другой конец бара.
Стоило только Жану уйти, как Курт совершенно преобразился. Если в присутствии своего доктора он выглядел неизлечимо больным, то сейчас спина его распрямилась, лицо приобрело отнюдь не страдальческое выражение. Разумеется, печать скорби все еще омрачала черты, но теперь он выглядел взрослым человеком, а не ребенком, жалующимся на каждую царапину.
- Мой отец был бизнесменом. Крупным бизнесменом, – заговорил он. – В этом городе ни один начинающий деятель не смог бы выжить, если не получал на это одобрения моего отца. Разумеется, у него были конкуренты, превеликое множество, но он всегда был осторожен, иначе добился бы таких высот? – усмешка на мгновение появилась на губах, но тут же погасла.
Я промолчал. Впрочем, моего комментария и не требовалось.
- Но вскоре стали происходить странные вещи. Партнеры один за другим отказывались от контрактов, во время поставок гибли люди, оборудование выходило из строя… Отец поначалу списывал все на форс-мажор, но вечно так продолжаться не могло, – Курт глянул на Джо. – Не думаю, что подробности вам интересны, поэтому скажу, что виновного нашли. Саботажник, беглый преступник, решивший подчинить себе город насильственным путем. Чрезвычайно опасный человек. Жаль, что отец этого не понимал.

Курт Сеймур сидел за отцовским столом и одну за другой вычеркивал фамилии партнеров из списка, лежащего перед ним.
- С этими Луан Скендер уже разобрался. Двух убил, троих подчинил насильственно, угрожая расправой над детьми. Младенцами, отец! С чего ты решил, что этот жирдяй забудет про тебя?
Валентайн устроился напротив с ноутбуком – просматривал только что присланные сводки, и сын лишь отвлекал от работы. Он нетерпеливо махнул рукой.
- Те бизнесмены не имели достаточного влияния, чтобы защитить себя от притязаний Скендера. Мне и моей семье он не посмеет угрожать. Побоится даже на километр приблизиться, чтобы не схлопотать пулю.
- Недавно этот человек без всякого страха явился к тебе и угрожал! – Курт бросил карандаш на стол. Тот скатился на пол, но он этого даже не заметил. – И ты говоришь о том, что он побоится? Такие, как он, не боятся ничего, даже приставлять пистолет к голове новорожденного! Ему совершенно наплевать на то, насколько ты крут!
- Он знает, какие последствия их ждут, если он посмеет угрожать мне, – Валентайн все еще был спокоен. – И ты тоже знаешь, Курт, поэтому перестань забивать голову этими недостойными бандитами. Разве у тебя нет дел поважнее? – он протянул сыну толстую папку. – Работу за тебя никто не сделает, поэтому лучше потрать время с пользой.
Тот на автомате взял ее, раскрыл. Пролистнул несколько страниц, не глядя.
- Если считаешь, что эти дела мне важнее твоей жизни, то о чем мне еще говорить? Отец, – он поднялся и хлопнул папку на стол. – Они убьют тебя. Эти люди не побоятся войти в кабинет и пустить тебе пулю в лоб, какая разница для меня, будут ли какие-то последствия? На кой черт мне правосудие, когда ты будешь мертв? Послушай меня и уезжай, я сам справлюсь с твоим бизнесом.
- У меня слишком много дел, чтобы бежать от каких-то бандитов, поджав хвост. – ответил Валентайн. В голосе уже явственно слышалось раздражение. – По-твоему, меня так легко запугать? У меня много охраны, вооруженных людей ко мне не пропускают, все будет в порядке. А теперь займись работой, и закрыли эту тему, – он снова углубился в компьютер, всем своим видом давая понять, что разговор окончен.
Курт в отчаянии схватился за голову. как еще объяснить этому надутому индюку, что он не всемогущ? Что и его может настигнуть пуля, от которой не спасут даже вооруженные охранники?
- Отец, до чего же можно быть глупым в твои-то годы! – предпринял он последнюю попытку образумить Валентайна. – Бандиты придут с пулеметами или приедут на танках, чтобы охрана смогла понять, есть у них оружие или нет? Да вообще они могут к чертям собачьим расстрелять всех твоих охранников и пройти в кабинет! Я забронировал для тебя лучший номер в центре Рима, оставь мне свои дела и улетай, почему я могу убедить всех на свете, кроме тебя?!
Валентайн стукнул ладонью по столу. На обычно непроницаемом лице впервые проступили признаки едва сдерживаемой злости.
- Курт! Прекрати, пожалуйста, я уже все решил. Отправляйся обратно в свой филиал и занимайся там своими делами. Это приказ. А здесь я разберусь сам.
От удивления Сеймур раскрыл рот.
- Приказ?.. Я… Я твой любимый, как я считал до сих пор, сын, а ты приказываешь мне бросить тебя в такой момент? Ну и черт с ним, – он сгреб бумаги в кейс и с трудом защелкнул замки трясущимися пальцами. – Я ведь Курт Сеймур, а не Курт Алькарас, у меня свой собственный бизнес, не сопряженный с твоим. Я всего лишь твой партнер, младший по возрасту, почему бы всяким старым дуракам без чувства самосохранения мне не приказывать? 
Он яростно протопал к двери. Затем остановился, развернулся и ответил резкий поклон.
- Всецело вам подчиняюсь, сэр. И можете спать спокойно, если бандиты таки доберутся до вас, не буду обременять своим присутствием ваши похороны. Всего хорошего.
Дверь хлопнула. Валентайн Алькарас остался один в кабинете. Больше сын не увидел отца живым.

- Жан, – тихо позвал Курт. Очень тихо, однако верный доктор тут же оказался подле него. – Есть ли какая-нибудь медицинская процедура по отрезанию языка?
- Сейчас уже поздно ее делать, – мягко ответил тот. – Если тебя это хоть немного утешит, мне кажется, Валентайн отослал тебя обратно не только потому, что считал, будто его не тронут. Он не хотел подставлять тебя под удар, если все же таковой будет. Пусть он в этом и сомневался.
- Совершенно с вами согласен, – поддакнул я только потому, что вообще не знал, что сказать. Но, кажется, на мою реплику никто не обратил никакого внимания.
Но даже из увещеваний Жана Курт Сеймур услышал только первые слова.
- Да, сейчас уже слишком поздно, Жан, – горько усмехнулся он, допивая остатки пива. Еще предлагать я побоялся. – И мои слова, мои отвратительные слова останутся последним, что услышал от меня отец перед смертью. Когда я узнал о его гибели, я… – он вытер мокрые от слез щеки тыльной стороной ладони. – Никогда не думал, что в груди может болеть так сильно, как в тот день. Я сотню раз пожалел о том, что сам не умер. Мы расстались на такой ужасной ноте, Жан, и этого уже никогда не исправить.
Я мог лишь молчать. Этому человеку надо было высказаться, надо было излить свое горе. Нельзя держать чувство вины в себе, иначе в один прекрасный день оно заполнит целиком, перельется через край и утопит всех, кто не успеет вовремя убраться с пути. Лишь до поры до времени эта разрушительная сила будет скрываться в тени, на самом деле ожидая своего часа. И тогда она поглотит все вокруг.
Глядя на Курта Сеймура, уже без всякого стеснения рыдающего в плечо верного Жана, я понял: этот человек будет вечно укорять себя за то, что наговорил тогда. Еще не одну ночь ему предстоит просыпаться, хватая ртом воздух, стискивать пижаму на груди и пытаться справиться с истерическими слезами. Просыпаться с надеждой, что все произошедшее было всего лишь сном, и погружаться в неотвратимую реальность. Испытывать отчаяние, безысходность и, разумеется, вину. Сколько еще носить ему эти кандалы? Оковы вины, которые никто не в состоянии снять.
Ответ был один: до конца жизни.
Вспомнил ли отец предостережение сына, когда убийцы наставили на него пистолет? О чем он думал в ту последнюю секунду перед смертью? Жалел о том, что не послушал сына? Или, наоборот – радовался, что не Курт сидит сейчас на его месте?
Я склонялся ко второму варианту. Как ни крути, родители, не раздумывая, пожертвуют собой ради своих детей. Но детям вовсе необязательно знать о том, насколько сильна родительская любовь.
Иначе чувство вины разорвет их на части.