Окровавленный ключ

Окровавленный ключ

- Оказывается, горела старая солома и… промасленное тряпье. Пока мы тушили пожар, поняли, что это поджог, но тут раздались крики, и…

Ноздри ел запах дыма, а факелы, горевшие в конце коридора, казалось, светили сквозь туман – тот же самый ноябрьский туман, который застилал улицы еще сонного города за стенами крепости.

- Все остальные узники? – спросил я, еле сдержав раздирающий челюсти зевок.

- В порядке, сир, в полном порядке! – суетливо заверил меня кастеллен. – Некоторые спокойно проспали всю суматоху. Я удвоил стражу при каждом.

Я хотел сказать «Чем это поможет?», но сдержался. В конце концов, каждого из стражников, приставленных охранять каждого из семи узников, выбирал я сам: все эти люди были моими пятыми-шестыми вассалами или служили в моем войске. Все они имели основания ненавидеть узников или дали за себя заложников. Все они принесли клятву на Евангелии и копье Ассал, что не дадут заточникам бежать и приложат все усилия к тому, чтобы узники дожили до казни, назначенной на день святой Екатерины, 25 ноября.

Сегодня было 23 ноября, день святого Видо. И один из семерых, марграв Тиарн, был мертв. От руки одного из моих людей. Мне хотелось рвать и метать, но меня разбудили в пять утра после того, как я лег в два, и у меня просто не было сил.

Кастеллен почтительно распахнул передо мной тяжелую, сплошь обитую железом дверь, и я вступил в большую камеру, перегороженную пополам решеткой из прутьев толщиной в руку. Сделанная в этой стене дверь, тоже решетчатая, стояла нараспашку, я прошел внутрь – и остановился.

Тиарн лежал на каменном полу вниз лицом, чуть повернув голову набок. Его приоткрытый глаз неподвижно поблескивал в свете факелов, словно осколок разбитой бутылки, а вокруг головы дьявольским нимбом расплывалось пятно крови. Точнее, уже не расплывалось: кровь утратила живой блеск, а лужа подсохла по краям. Если бы сейчас стояло лето, над нею бы вились мухи.

Я повернулся к людям у меня за спиной.

- Кто? – спросил я.

Все нерешительно зашевелились, как будто неуверенно указывая на крайнего из приставленных к Тиарну стражей, белобрысого паренька лет семнадцати.

- Кто он такой и как он здесь оказался? – рявкнул я: паренек не был мне знаком!

- Это не я! – крикнул паренек. У него были покрасневшие глаза, а на щеках виднелись дорожки от высохших слез. – Клянусь, ваше величество, это не я! Я не убивал!

- Кто ты такой?! Отвечай!

В ответ на мой рык в маленьком окошке жалобно звякнуло стекло.

- Я Дрих, сын Дава Волчья Губа… Вчера отцу стало плохо, его рвало и несло весь день так, что к вечеру он не мог встать с постели… и он отправил меня караулить вместо себя…

Губы у мальчика дрожали: того и гляди расплачется.

- Все так, ваше величество, - произнес Ансгар, высокий и крепкий мужчина. На его груди на цепи висел ключ от решетчатой двери: это значило, что сейчас он был старшим из стражей Тиарна. – Дрих действительно сын Дава, и Дав и впрямь лежал в лежку, когда я за ним зашел. Говорит, чем-то отравился.

- И? Что случилось-то? Этот сопляк устроил поджог и зарезал Тиарна?

Тиарн, конечно, был не молод, но таких детишек, как Дрих, он уделал бы десяток голыми руками, не запыхавшись. Когда его брали, он положил трех моих лейдов, вдвое его моложе и на голову выше. Крепкий был сукин сын.

- Я не поджигал! – крикнул мальчик. – Клянусь святым Леонардом, не поджигал я! И не убивал!

- Мне кто-нибудь может объяснить, что тут произошло? – процедил я сквозь зубы.

- Когда у Святого Петра-в-Веригах пробили четыре пополуночи, потянуло дымом, - заговорил Ансгар. – Сначала легонько, а потом сильно. Мы не знали, что думать. Когда открыли дверь и выглянули в коридор, там уже дым стоял коромыслом и ничего было не видать. Дым повалил к нам, где-то огонь трещит. И мы… - Ансгар поморщился и потер переносицу, - вроде как растерялись: то ли открывать дверь и спасать марграва, выводить его на двор, то ли это и впрямь поджог или даже нападение… Ну и все: кто побежал искать кастеллена, кто смотреть, что на дворе. Я искал, где горит, когда понял, что поджог, бросился обратно. Вбегаю и вижу: Винн и Гверн держат мальчишку, а марграв лежит на полу с перерезанным горлом…

Ансгар понурился и повел плечом в сторону Винна с Гверном: дескать, теперь ваша очередь отдуваться. Те переглянулись, Винн вздохнул и продолжил рассказ:

- Мы вдвоем вернулись и видим сквозь дым: дверь к марграву открыта и мальчишка стоит над телом с кинжалом в руке. Честная глава господня! Мы его скрутили, думали, он убил, потом смотрим: матерь Божия девица, а на полу другой кинжал валяется, окровавленный. А у Дриха чистый. Вот и не знаем, что думать, будь я распят, коли не так…

- Я же говорю, не убивал я! – мальчишка шмыгнул носом. – Я вернулся, решетчатая дверь открыта, и марграв на полу лежит. Я подумал, что он притворяется мертвым, а как я войду, он на меня и бросится. Вот и достал кинжал! А он не притворялся, оказывается! Я не убивал! Я бы никогда!

И Дрих закусил губу, из последних сил сдерживая слезы.

Я смотрел на него и соображал: нет, невозможно поверить, что этот… дрищ мог справиться с Тиарном. Которого явно убили не спящим, а бодрствующим. Кроме того, перерезать горло, отбросить окровавленный нож и выхватить второй, чистый… это требует куда больше хладнокровия, чем есть у мальчишки.