Ольга

Ольга

Она называла себя Ольгой – странное имя, но мне нравилось. Оно отдавало стариной и чем-то забытым. Впервые из уст Кафо Онгаф я услышал его во время весьма странного разговора, к которому привел блок новостей по центральному каналу. Диктор рассказывал, что военные пришли к решению убрать дорогостоящую энергозатратную систему безопасности ОБТ, ведь в мире уже не существует угрозы, от которой необходимо защищаться такими методами. Кафо это привело в восторг.

– Они даже не представляют, по какой причине эту систему создали, – говорила она, радостно улыбаясь.

Я не понимал такой реакции. Складывалось ощущение, что Кафо что-то знает, что было не удивительно. Она с самого детства выделялась среди остальных. Мы вместе росли в приюте. Сначала я просто наблюдал за ней, а потом постепенно начал сталкиваться со всеми странностями, которые происходили вокруг Кафо.

Она была талантливой девочкой, все ей давалось легко. Умная, проницательная (некоторые утверждали, что она читает мысли, что не могло быть правдой), добрая, так что многие не верили, что она любит драться и остра на язык. Кафо часто старались задеть, на что она всегда отвечала силой, и обидчики знали, что первый удар нанесет именно она, но все равно получали свое.

Позже воспитатели ужесточили наказания за драки, и Кафо перестала нападать. Она просто отвечала той же монетой и могла задеть самое больное, словно взламывала личные дневники или медицинские карты, что ей вряд ли удалось бы даже с ее способностями. Из-за невозможности применять силу днем и прилюдно, все драки перенеслись на ночь. А ведь Кафо получала от этого истинное удовольствие. Несмотря на хрупкость, она была сильна. Потом только я узнал, что уже тогда у нее были импланты, которые давали ей физическое преимущество. На мое замечание, что драки тогда были нечестными, она лишь пожала плечами и сказала, что те дети сами знали, что она сильнее, но все равно лезли.

Как-то ночью, после которой началась наша дружба, я застал ее под лестницей. Она сидела на небольшом выступе и бинтовала ногу, при этом почти на всю левую половину лица красовался весьма внушительный порез. Я помог ей и тогда впервые подметил первую странность: порез на лице за то время, что мы находились под лестницей, зарубцевался, что вообще не удивило Кафо. Она лишь с досадой вздохнула и достала нож, приказав мне подрезать кожу, чтобы вернуть ране первоначальный вид. Она не чувствовала боли или была настолько терпелива, что сдержала всякое проявление эмоций.

Позже я начал следить, чтобы никто не помешал экспериментам Кафо. Она забиралась в лечебно-диагностическую капсулу в медицинском отсеке, и что-то начинало происходить: поначалу приборы говорили, что показатели пациента медленно ухудшаются, потом Кафо просто открывала глаза. Самым страшным был ее пустой взгляд. Она выползала из капсулы словно зомби, ходила взад и вперед, а потом возвращалась обратно в капсулу, после чего опять становилась собой. С каждым новым экспериментом зомби-состояние все больше походило на естественное, хотя холод так и веял от Кафо в те моменты. Я не спрашивал, что происходит, да и сама Кафо не давала пояснений. Наверно, она принимала мою помощь как данность и не видела причины что-либо мне рассказывать. Я же боялся услышать что-то ужасное, поэтому молча выполнял ее просьбы.

Самое волнительное, что было в нашем детстве – прохождение серии тестов на профессиональную пригодность. Все, даже отпетые хулиганы и лентяи хватались за планшеты, судорожно пытаясь запихать в голову все знания, что в свое время упустили. И опять среди всех выделялась Кафо. Она была спокойна и уверена в своих силах. Она не один раз повторяла, что система совершенна, и что ее не обмануть. Кафо говорила, что если человек всю свою жизнь бездельничал, а потом за месяц поместил в себя все возможные знания, тесты покажут это. Она единственная считала, что никому не удастся получить больше или меньше, чем они того заслуживают.

После тестирования, никто ничего не обсуждал: настолько все были погружены в себя. Эти тесты словно проникали в саму душу, выворачивали наизнанку и находили все, что волновало проходивших их больше всего. Даже Кафо тогда обронила загадочное: «Я обманула сама себя». Я так же был подавлен и не понимал совершенно ничего.

День объявления результатов был самым тяжелым: судьбы многих решались тогда. С самого раннего утра ребята столпились напротив большого монитора. Мой результат удовлетворил меня. Я словно всегда догадывался, что пойду в медицину. Результат Кафо удивил настолько, что я не сдержал вскрика: тест показал, что ей подойдет астрономия. Не программирование, не что-то связанное с математикой или числами. Астрономия! Кафо была удивлена не меньше. Я предлагал ей обратиться к куратору, но она лишь качала головой, ведь верила в совершенство системы, показавшей, что астрономия – самый идеальный вариант.

Мы не виделись четыре года, только переписывались. За прошедшее время Кафо повзрослела, похорошела. На месте шрама на лице она набила татуировку, перекрасила волосы и стала выглядеть, как истинная жительница столицы.

После первого этапа обучения мы проходили тесты второй раз для коррекции полученных ранее результатов. Меня определили в хирургию, а Кафо – в астробиологию. Я переехал в столицу, поэтому у нас появилась возможность видеться достаточно часто. Мы вместе гуляли, ходили на матчи или кино, вместе выпивали и влипали в неприятности. Наша дружба стала еще крепче. И вот однажды, придя ко мне в гости, Кафо включила телевизор, пока я охлаждал напитки.

Тогда Кафо Онгаф для меня навсегда стала Ольгой.