Он

Он

Я стояла напротив стеклянной витрины, смотря на неё. Девушку на фото. Она стояла, чуть изогнувшись, спиной ко мне, и наклонив голову назад. Её лица не было видно. Фото было черно-белым, так что шрам, спускающийся от плеча к лопатке, почти не был виден. Но он там был. Она не была идеальной и даже не слишком красивой, что ли… был ли тогда такой свет? Был ли город за панорамными окнами его квартиры насколько ярок? Была ли она такой… аутентичной – это подходящее слово.

Галерея искусств. Я переступила с ноги на ногу, балетки безнадёжно промокли, ноги в грязных кляксах и холодны будто лед. Я сложила зонт, зажмурившись от холодных капель, попавших за шиворот. Внутри было ещё холоднее, чем на улице. Словно вступил в холодильник. И тихо. Раз, и вместе с дверью, закрывшейся за спиной, отрезаются все звуки. Гулко и тихо, зато слышно, как стекает на бледный сероватый кафель вода с плаща и зонта. Большие окна почти не пропускают света, так как на улице темно. Я ступаю к стене, там висят они. Эти фото. Ни на одном не видно её лица, девушка изгибается, танцует, она так смела. Она ни капли не стесняется собственного тела, шрамов, складок и несовершенств. Она просто есть. Ее тело то прижимается к холодным стеклам панорамных окон, то возлежит на шелковых подушках, разбросанных по широкому и низкому подоконнику. Волосы спускаются до самой поясницы, они спутаны и нечёсаны минимум сутки, и фотография настолько чёткая, что кажется, я вижу колтуны на этой густой шевелюре.

Мне хочется ее коснуться, мне хочется развернуть её за плечо к фотографу, чтобы заглянуть ей в глаза, посмотреть, как она счастлива была тогда. Правда ли был этот момент или он остался лишь в моей памяти?

Я не знаю, сколько я так простояла перед фото. Перед всеми этими фото. Рядом с ними были и другие его работы. Теперь я даже знала, как его зовут. Шейн О.Моран. Бог с таким торсом, что можно умереть от счастья, только глядя, как он раздевается. Я обернулась в поисках хоть одного его портрета. Нет. Только девушки, девушки, девушки, и лишь только я – ню. В голове эхом звучали его слова: «Можно я тебя сфотографирую?» И мой смех в ответ. «Ты знаешь, скольких женщин я просил об этом?»

«Многих», - и я снова смеюсь, выгибаясь у окна. Он тогда сказал, что все они отказывались, ссылаясь на то, что недостаточно хороши для подобного, хотя скорее они просто стеснялись. Наверное, ту ночь можно было назвать ночью смеха, мне было так хорошо, что я не переставала улыбаться. Я все время хохотала. Мне казалось, мой рот порвётся от смеха. И ведь он почти не шутил. Просто из меня, словно из вулкана, сыпалось хорошее настроение и счастье. Мне было с ним ТАК хорошо, что я смогла это ощутить только в шесть утра, стоя около его дома в неудобных туфлях и ожидая своего такси. Я была в его рубашке, завязанной на животе узлом, так как при всем желании не смогла найти собственную блузку. Я стояла, покачиваясь на промозглом ветру на каблуках и счастье выдувалось, словно я два дня была под наркотиками.

Я ведь не такая, - думала я, выходя из галереи под усилившиеся струи дождя и оглушающий шум города. Или такая? Если бы я была «не такая», я бы не ходила в клубы, не смеялась зазывающе, а потом не ехала к черту на куличики к незнакомому парню. Все было так, но… не совсем так.

Я переступила через лужу. На мне тогда были те шикарные туфли цвета фуксии. Они были прекрасны настолько же, насколько натирали ноги, но изгиб ноги в них был непередаваем. Я не могла отказать себе в этом, даже ценой мучений. Я сидела в одном из злачных мест, играла расслабляющая музыка. Это было место для богатеньких, для тех, кто не любит трястись под громкую музыку, а предпочитает неторопливые вечера под вино и медленную, словно патока, музыку. Пропуск сюда обеспечил один из моих бывших, так что я на правах гостьи спокойно общалась и приятно проводила время.

Он возник из неоткуда в тот вечер для меня. Парень. Я вышла на балкон и едва не улетела с него, так как на полу этого миниатюрного, едва обнесенного хлипкой кованной резьбой балкончика, сидел он. И у него явно были проблемы. Его мелко трясло, так что я сперва подумала, то у него эпилептический припадок или что-то такое. Хотя нет, вру, я сначала подумала, что кто-то переел экстази и сейчас очень жалеет об этом.

Однако с ним явно было что-то не так. Я присела рядом.

Он весь был в испарине, глаза потерянные, сидит обнимает себя за плечи и, скрючившись, словно у него болит живот. Дыхание тяжелое и какое-то слишком уж частое.

- Эй, ты в порядке?.. - Мой голос тогда был так тих, что я сама не сразу поняла, как он меня услышал.

- Пани… пан…

- Паническая атака, - догадалась я, он слабо кивнул, закрывая глаза и вжимаясь в стену. Ну это хотя бы не смертельно и ему не нужен доктор. На смуглых щеках заходили желваки, когда он начал стискивать зубы. В голове пролетели строки какой-то статьи, прочитанной сто лет назад в каком-то затрёпанном желтом издании.

- Посмотри на меня, - темные, почти черные глаза в сумраке распахнулись, прожигая меня. Какие длинные ресницы, - думала я в этот момент, - мне бы такие. Несправедливо. Что у мужчин они длиннее и красивее, хотя им и не нужно их красить.  – Дыши. Медленно вдохни. Хорошо, а теперь не выдыхай, я буду считать. Задержи дыхание. И дай мне руку.

Я считала до десяти, потом все повторялось, все это время я держала его за руку, поглаживая большим пальцем руки пальцы. Не прошло и получаса моих уговоров, как его тело стало постепенно расслабляться, дыхание замедлилось, а лицо перестало быть таким отчаянным. Магия. Из запуганного парня на меня смотрел хитро улыбающийся уверенный в себе мужчина.