Она придёт

Начнем, пожалуй

Пока она торчала в очереди на приём на улице стемнело окончательно. Мерзостная гадость, издевательски называемая зимой средней полосы, дошла до нужной кондиции. Нога поехала по зеркальной поверхности, припорошенной свеженьким пушистеньким снежком, как по маслу. Наташка практически сплясала гопака, но удержалась от падения. От напряжения заныло в паху и продёрнуло болью аж до правой пятки. Наверное, именно там и сидела душа с момента объявления приговора.

«Ну что же вы хотели, милочка, воспаление на воспалении у вас было – вот и результат», всплыл в памяти издевательский голосок врачихи. У, сволочь, сама же направление давала, тварь, думала Наташка. Я не виновата, что анализы теряются и находятся у вас как по волшебству. Внутренний монолог стал достигать апогея. Она шла по вечерним улицам бурча под нос, как злобная старуха.

– Опять резать будут, гады. Что там резать-то уже, а? Не осталось нифига, всё почикали. Одно название что женщина. Лучше бы член пришили уже, пригодился бы вставить им всем по самые гланды. Да кто же даст то. Как отрезать так это завсегда, а как добавить, так хер вам. Да блядь!

Многострадальная правая пятка погрузилась в лужу. Хлюпанье в как бы зимних кедах не охлаждало пыл, а только подогревало.  Наташке резко захотелось кого-нибудь убить. Желательно хирурга, который удалил из её организма ненужные, по его мнению, запчасти.

До дома оставалось буквально двести метров, что радовало. Но нужно было еще зайти в магазин за хлебом и колбасой. У самого входа её перехватил потерханный мужичок, заведший знакомую песню про недостающие на проезд деньги.

– Работать не пробовал? – с готовностью завелась Наташка.

– Нет, а где? – растерянно ответила эта серая личность, обдав её незабываемым амбре.

– В пизде, – в рифму прошипела девушка, но была услышана.

– Хочешь, что ли? Дык пошли, – осклабился алкаш. Наташка со всей дури вмазала ему своей тяжеленной сумкой в ухо. Мужичонка только хекнул и завозился в снегу, неловко подгребая конечности под себя. Девушка постояла мгновение над ним, довольно выдыхая пар изо рта. На душе полегчало, но от резких движений низ живота опять заныл.

Наташка только дома, в родной однушечке испуганно полезла смотреть на телефоне мобильный банк и сверять расходы с покупками. Последнее время она повадилась выпадать из реала с бесконечной рефлексией.  А почему он так сказал, да что подумал. А вот надо было так ответить, думала она и выстраивал мизансцену с битьём посуды, облегчёнными рыданиями и падением в постель. Совместным. Она прокручивала снова и снова сцену (не) расставания с любимым мужчиной. Дополняла мелкими деталюшками, вроде тёплого ветра из распахнутого окна, развевающейся белоснежной занавески и огромной кровати. Ей даже стала сниться эта спальня в доме с грубо отштукатуренными стенами. А несколько мгновений после просыпания вся эта фантастика казалась правдой. И слёзы сами брызгали из глаз в секунду откровения: её бросили самым банальным образом. Нет никаких больше «мы», любопытным соседкам и коллегам нужно говорить теперь «я посмотрела фильм», «я прошвырнулась по молу». От осознания утренней реальности после подобных снов, перехватывало горло. Наружу лились слёзы, внутрь не желало проникать ничего.

Наташка, когда было время перед работой, успевала погрызть себя, вместо полноценного завтрака. Сначала она цинично гоготала над средиземноморским антуражем своих счастливых снов. Потом ругала себя за фразы эти кретинские, отдающие дешёвой мелодрамой. А уж образ главного героя её горьких грёз был и брутальнее, и красивее, и красноречивее оригинала.

Ну вот догрызлась до самых худших из диагнозов, хмыкнула девушка, раскладывая по полкам немудрящий продуктовый набор холостячки. Она щелкнула пультом телевизора, распугивая тишину, и двинулась к шкафу переодеться. И тут случилось дежавю. Нога поехала, как по льду, на каком-то маленьком шарике. Наташка взмахнула руками, снова исполнила то ли гопака, то ли балетное па-де-де и завалилась прямо на диван.

Это, конечно очень интересно, подумала она, лёжа во вполне удобной позе. Хорошо, что комнатка такая маленькая. И похолодела, представив, как ломает себе что-нибудь или сворачивает шею. Хорошо, если сразу бах и всё. Учитывая сузившиеся перспективы не только на счастливое будущее, но и на будущее вообще, было бы даже милосердно. А если не сразу? И будешь тут валяться, как немощная бабка и разевать рот, не в силах доползти до телефона и дверь открыть.

– Надо встать и поесть, – сказала она вслух. Телевизор с кухни тут же отозвался голосом Пореченкова: «Наливай». Наташка засмеялась, тут же охнула от боли и схватилась за живот. «Дерьмо собачье», – прошипела она сквозь зубы. Но поползла в направлении холодильника.

Она поглядывала на не убиваемого агента национальной безопасности, хихикала и запивала чаем колбасу. Еда пошла, пока она не вспоминала о своих бедах, а следила за лихими приключениями. Она даже замычала с набитым ртом, пытаясь подпевать герою.  И немедленно была наказана за это.

Сценарий, нарисованный буквально полчаса назад начал воплощаться в жизнь. Комок плохо прожеванной пищи передумал проваливаться в нужном направлении и двинулся не в то горло. Наташка даже могла здраво мыслить, пытаясь судорожно вздохнуть. Удар, удар под грудину нужен, да кто же тут меня ударит-то. И вот так глупо и некрасиво с посиневшим лицом и выпученными глазами сдохнуть? Нет-нет-нет, я не хочу, я не готова, я хочу дышать весенним воздухом. Чтобы ноздри забивал едкий и приставучий запах новорожденных тополиных листьев, а не тошнотная теплота собственной блевотины. Не надо пересушенного и пропитанного нашатырем больничного духа. Хочу жить, падать в лужи, мерзнуть и болеть, но жить, господи.

Наташка из последних сил бухнулась на пол, надеясь вышибить из себя эту заразу. Меньше всего она думала об эстетике, слабо тыча себя в солнечное сплетение одной рукой, и засовывая пальцы другой в горло. Получилось!