Она спасла меня, теперь моя очередь

Она спасла меня, теперь моя очередь

Вокруг была лишь темнота. Всё моё существо нещадно болело, доходя до настоящей агонии, а память… Она была фрагментирована. Я не помнил многое, а то, что помнил, вызывало непонятные эмоции. Слишком сильно на мне всё отразилось, слишком тяжёлым оказался тот бой, едва не ставший для меня последним. А я, между прочим, ещё слишком молод, чтобы отправляться на перерождение снова. Вернее, нынешний я молод, а так мне уже слишком много лет. Подождите — бой? Но… с кем?

— Ты в порядке?

Голос. Слабый, тихий, но бывший недалеко от меня. Открыть глаза было делом чем-то невозможным. Эмпатия, пусть и сильно повреждённая, но всё-таки ощущала живых, правда, лишь одно живое существо, прямо напротив. Место, где мы находились, буквально источало безнадёжность, боль, обречённость. Моя душа, будучи едва целой и державшейся только на силе воли, не могла поглотить это всё сразу, однако часть этих остаточных эмоций всё же душа впитала. Веки медленно разлипались, и взгляд, ещё расплывчатый, выловил одинокую фигуру, а обоняние выловил знакомый запах. Знакомый из-за стольких перерождений, пусть в этой жизни я с ними и не встречался ещё.

≪Человек. ≫

Постепенно зрение становилось четче, и теперь я мог увидеть, что это был не просто человек. А ребёнок. Маленькая девочка. А вот место, где мы были — тюремная камера. Я, может, и не был человеком сам, или даже человекоподобным, но знал их, помнил. И не понимал их.

Вопрос о том, почему ребёнок был слишком большим для меня, быстро отпал сам собой. Это не ребёнок был большим, а я слишком мелким. От меня остался лишь небольшой кусок тёмной твари, размером с новорожденного. И ещё этот чёртов голод…

— Ты голоден? Вот!

Голос девочки отвлёк меня от мыслей, заставив повернуться к ней. В её маленьких ладошках, что она протягивала ко мне, был кусочек хлеба. Голод, что снова оповестил меня о своём состоянии, заставил чуть ли не вырвать хлеб. Девочка на это лишь улыбнулась. Каким-то уголком сознания я отметил, что мои, некогда мощные, лапы, представляли из себя лишь тонкие, хлипкие нитки. А то, что когда-то были острейшими когтями, не порезали бы сейчас и бумагу, настолько мягкими они были. Эх.

Пока я утолял физический голод, мои глаза осматривали камеру. От окна, прямо по стене вниз шла черная полоса, постепенно исчезающая, и оканчивалась она подо мной. В углу лежал стог сена, от которого уже тянуло плесенью, и на котором девочка спала. И почему она вообще была здесь?

Перевёл взгляд на ребёнка. Она ела другой, заплесневелый кусок хлеба, и также рассматривала меня, но во взгляде не было страха или беспокойства. Она с улыбкой смотрела на меня, но в глазах была обречённость и смирение. На ней была лишь белая одежда, похожая на длинную майку, но называется по другому. Не могу вспомнить. Вся кожа девочки была покрыта ссадинами, словно её били, и не раз. На одну секунду что-то внутри меня поднялось, но тут же это что-то погасло. Неважно. Тут я могу немного прийти в себя, вспомнить всё, чего меня лишили, и немного восстановиться. А заодно удовлетворю своё любопытство.

Время текло слишком медленно, но при этом было наполнено чем-то… странным. Я не мог говорить, потеряв эту способность, но девочку это словно и не волновало. Когда ей приносили еду, она делилась со мной, а когда засыпала, то я оказывался в её руках, так как она прижимала меня к себе. Эмпатия говорила лишь о том, что она хочет защитить его, хотя сама была в клетке.

— Ты маленький. Я не дам им ненароком тебе навредить.

Мне? Навредить? Хотя в моём нынешнем виде… Почему мне не хватало сил стать тем, кем был? Не знаю. Вернее знаю. Мне тогда было всё равно. Как любое живое существо, мне были доступны все эмоции, и в те дни во мне было сначала только любопытство. Потом интерес. Потом я стал ощущать спокойствие. Девочка буквально светилась изнутри, в ней не было ни капли ненависти или злобы на тех, кто избил её, явно пытал и посадил сюда. Хотя у тех людей, что приходили сюда, присутствовал сильный страх и ненависть к ней, с желанием убить.

Считая, что я маленький и несмышлёный, она постоянно что-то рассказывала мне, а иногда даже рисовала, водя куском камня по песку, что был рассыпан по полу камеры. Однажды, она просто посадила меня к себе на голову и начала рассекать по камере, что-то тихо напевая. Я только и мог, что зажмуриться и слушать её пение, чувствуя спокойствие внутри себя. Волосы девочки были мягкими, и очень длинными, почти достигая пола, и были завязаны в хвост. Конец этого хвоста слишком часто мелькал перед моим лицом, из-за чего периодически прыгал на него, пытаясь поймать, а девочки лишь лихо смеялась, бегая по камере, поддаваясь и вновь убегая. Смех девочки был мягким, приятным, хотелось его постоянно слушать. Я постепенно становился сильнее. Я вылечился.

Так прошла неделя. И ночью всё изменилось.

— Сжечь ведьму!!!

— Сжечь!!!

— Гори в аду!!!

Поздним вечером дверь в камеру с громким скрипом открылась. Девочка, что в эту ночь не спала, быстро спрятала меня в сене, сама прижавшись к стене. Двое мужчин, вошедшие внутрь, явно чего-то боялись. Один держал колодки, второй вилы, целившись ими в ребёнка.

— Время пришло! — сказал первый, надевая кандалы на девочку, и грубо поднял её на ноги.

Второй явно чуть расслабился, перестав осматривать камеру. Последним, что я увидел оставшись один, это грустную улыбку девочки, что посмотрела туда, куда спрятала меня. Я ощутил…не знаю, как это объяснить. Наверное, это чувство похоже на потерю, когда забирают то, что тебе важно. Куда её увели? И почему? Я не спрашивал эти дни, не интересовался, а она не говорила, хотя с каждым днём грусть и обречённость всё больше появлялась в её глазах.

Сколько я так сидел? Не знаю, не следил за временем, и лишь услышав множество голосов на улице, пришёл в себя. Уже наступила ночь. По стене поднялся наверх, к решёткам на маленьком окне, через которое я когда-то проник сюда. На улице стояли люди, крича и махая руками, собравшись вокруг будущего костра. И тут я застыл. Там на костре… Они хотели сжечь её? Ни в чём не виноватую девочку?! Я хотел бы ошибиться, но мои глаза и крики людей не врали в этом. Палач, держа в руках длинный меч, подошёл к ней, взял резко за косу и одним движением отрезал волосы, после чего крича, что ведьма потеряла почти всю силу, бросил косу к её ногам.