Виолетта Лосева
Они жили вдвоем: семидесятилетний Степан и собака по имени Лорд.
«Немного хлеба, припрятанного от мышей; немного огня, укрытого от дождя - что еще нужно?» - говорил сгорбленный Степан и, подмигивая Лорду, выходил на крыльцо, где шел мелкий дождик. Лорд дождя не боялся, а как деревенский житель, радовался ему во время засухи и огорчался, если заливало…
В молодости Степан был красив и статен - многие девушки смотрели на него, примеряя его «к себе», когда вернулся он с фронта - грудь в медалях, гимнастерка в пыли, небрит, устал, а в глазах суровые искорки.
Долго искал Степан свою настоящую любовь. Даже когда было ему «далеко за пятьдесят» отдыхающие городские барышни - в белых платьях, в кружевных шляпках - засматривались на него. Одна из них (она и посоветовала назвать щенка дворняжки Лордом) даже звала к себе в город, в большую квартиру. «Устроим тебя на работу, - говорила она, - там все по-другому. Ты же ничего в жизни не видел!»
Степан только посмотрел на нее строго и не поехал. Привык стоять он на своих ногах и не мог представить, что кто-то будет о нем заботиться, а, следовательно, и упрекать потом своей заботой. Да и Лорда-дворнягу, тогда еще молодого, прыткого, глупого, в городскую квартиру не повезешь.
Так и остались они вдвоем. Были деньги - варили сами борщ с косточкой. Не было денег - покупали хлеб. Соседок, которые время от времени приносили то тарелку блинов, то кусок пирога, Степан отвадил быстро.
Не мог он быть у кого-то в долгу.
Принесет соседка свое угощение - поговорит, про дела спросит, потом, опять же, тарелку ей нужно отдавать, да не пустую, а с чем-нибудь - как принято в селе. Летом еще ничего - когда сливы есть или вишни, а зимой чем отдавать? Семечками?
Не любил Степан таких подношений. Мог, конечно, отработать по мелочи - забор починить, крышу подправить - но, лучше, если придут и попросят - тогда он все сделает как надо.
Лорд, чувствуя недовольство хозяина, облаивал всех соседок, как мог, чтобы не ходили со своими угощениями. Так и перестали они навязываться.
А одна все приходила, и все набивалась в помощницы, все спрашивала: «Тебе постирать, прополоть?» Степан даже и подружился с ней немного. Но однажды вырвалось у нее (может искренне, а может, с каким-то своим женским умыслом): «Кто же тебе бедному постирает?»
Не любил Степан, когда его жалели, и бежала она потом по селу и плакала, когда он ответил ей теми словами, которые у него долго на языке вертелись. Лорд сначала ее и пожалел, а потом согласился - нечего их жалеть!
Раз в год приезжал из города племянник с женой и детьми - Сашей и Олечкой. Степан родственников принимал сухо, по-деловому, без любезностей - на городские сладости не смотрел, подарков не принимал, детей за беспокойство журил, но, нет-нет, да и смастерит им что-нибудь такое, чего они в своем городе и не видели.
Дети его любили, несмотря на суровость и неумение играть. Лорда они веселили, как могли, даже в пасть к нему лазили - зубы смотреть. Мамаша их стала кричать - укусит, заразит - Степан быстро ей рот заткнул: «Не нравится - езжай к себе».
Когда умер Степан, родственники из города приехали - похоронили как нужно, девять дней справили. Девять дней Лорд лежал возле будки и выл - все ждал, что хозяин его с собой заберет. Но всем, видно, не до него было.
А когда уезжали родственники, дети стали просить: «Возьмем с собой, мы его кормить будем, мы с ним гулять будем…» Лорда, конечно, никто и не спрашивал. Но он подумал и, как бы, согласился - не дергался, не спорил - молча запрыгнул на заднее сиденье машины, только долго-долго смотрел на старый тенистый дом, который скоро заслонили деревья. Тогда он высунул голову из окна и стал лаять - просто от грусти, от одиночества, от отчаяния.
А машина ехала все быстрее, и Саша с Олечкой держали его, чтобы не выпрыгнул. Глупые дети - куда ему было выпрыгивать? К кому?
В городской квартире было тесно. Хозяйка, казалось, целый день говорила «Только собаки нам и не хватало! Чем я думала, когда соглашалась! Ладно бы щенок…» Саша с Олечкой поначалу, пока были каникулы, выводили Лорда во двор часто, не давали бегать, держали возле себя.
А когда пришел сентябрь, Лорду стало совсем тоскливо. Дети - в школе, взрослые - на работе. В комнатах оставаться нельзя - испортишь что-нибудь, испачкаешь.
Сидел на балконе. Царапался в закрытую дверь.
От скуки, от тоски, начал лаять на прохожих и подвывать.
Соседи по вечерам заходили к хозяйке, рассказывали, как им трудно жить стало после того, как Лорд к ним переехал. А Саша с Олечкой по вечерам уроки учили - им некогда было с ним возиться.
Племянник Степана как-то повез его в деревню. Думал к Степану на могилку зайти, да и собаку назад пристроить. Но Лорд побегал по селу дня три, посмотрел на забитые окна своего дома, и начал искать дорогу в город. Чего только не встречалось ему по пути. Кто-то кусок кинет, кто-то ногой пнет, кто-то сам от него бросится опрометью - что и говорить, страшно, когда к тебе подбегает грязный, больной, старый пес… Он уже и дням и ночам счет потерял, когда, наконец, достиг заветной двери на третьем этаже.
Не для того, чтоб его пожалели, а просто, чтобы не лаять громко - заскулил под дверью.
Потом долго лежал на балконе - отдыхал.
Хозяйка в тот же вечер что-то сказала мужу.
Лорд разговора не слышал, но почувствовал, что от него что-то хотят скрыть. И еще он точно знал, что Саша с Олечкой тоже об этом ничего не знают. Они и правда не знали.
Племянник накинул ему на шею поводок (глупое приобретенье!), запустил на заднее сиденье машины и поехал за город…