1
Нечем было дышать. Кровь пошла горлом, он кашлял, скрутившись от боли, вцепившись в землю, понимая, что умирает. Глаза его закатились. Тело сотрясала дрожь.
Айрис ринулась к Маргелиусу, обхватила его голову руками, стараясь охладить жар, прижалась своим лбом к его, чувствуя, что он слишком сильно обгорел, ей с этим не справиться. Слишком мало времени. Она подняла полные отчаяния глаза на молчаливо стоящих спутников, по её лицу катились слёзы. Она прижала ладошки к его горлу и почувствовала, как из-под её пальцев утекает его жизнь.
— Почему он умирает? — спросил Нэдфилд, держа Маргелиуса за руку.
— Потому что он ещё слишком слаб, чтобы вместить в себя огненную мощь дракона. Его тело не выдержало последней атаки. И мне не хватает сил его спасти, — она прижалась к нему, стараясь разделить с ним свои целительные силы, сливая свой разум с его.
Маргелиус открыл глаза и хрипло позвал:
— Айрис.
Она склонилась над ним.
— Лютый, — он закашлялся. — Разбуди Лютого.
Айрис подняла глаза, попросив братьев держать мужа и скользнула в сторону дракона, снимая с него сон.
Услышав, что Маргелиус находится при смерти и хочет его видеть, дракон, мало что соображая, рванулся к герцогу. Бережно взял умирающего Маргелиуса в лапы и, что-то решив, взмыл в воздух без предупреждения. Мощно рассекая воздух крыльями, унося герцога за горизонт, он крикнул:
— Каков бы ни был исход, я вернусь!
Прошло три очень долгих дня. Они так и сидели на том же месте. Глаза Айрис были пусты. За эти три дня она успела поговорить с Пройдохой, рассказав обстоятельства его рождения. Он воспринял это с мрачной задумчивостью и молчаливо сторонился зандирянки. Она не пыталась ему навязываться.
Ясень только присвистнул.
— Ну, я знал, что не мог в спутники себе какого-то проходимца взять. Как минимум сына благородного герцога, пусть и напрочь отмороженного, — его мордочка погрустнела, когда он подумал о Маргелиусе.
— Дракон, — тыча пальцем в небо, воскликнул Тугомысл, первый заметивший возвращающегося Лютого, который, плавно рассекая крыльями воздух, летел в их сторону.
На его спине сидел оборванный бледный Маргелиус, дракон тоже выглядел усталым, не выспавшимся. Он тяжело опустился на поляну.
— Ну, ты гляди, Альгвардский в воде не тонет и в огне не горит, — радостно пискнул Ясень, в душе он был даже рад видеть паскудную наглую рожу Маргелиуса, хотя после болезни нахальства на лице у него поубавилось, но это ненадолго. — О том, как его исцелил дракон, что-то мне подсказывает, мы знать не желаем, если не хотим лишиться аппетита.
Маргелиус со всеми поздоровался, потом они с драконом сожрали чуть ли не по ведру еды и завалились спать беспробудным сном на сутки, похрапывая в унисон, под сияющие глаза Айрис, которая нежно гладила то Маргелиуса, то дракона по голове.
2
Маргелиус продрал глаза и увидел сидящего с задумчивым видом Пройдоху, поджавшего босые ноги.
— Я завтра ухожу, — просто сказал он.
Герцог почесал глаза и молча пожал плечами, мол, это его дело, куда ему отправиться, и зачем тот вообще по пустякам беспокоит?
— Я хочу, чтобы вы меня никогда не искали. Не желаю вас видеть.
На этой фразе Маргелиус приподнялся на локте, уставился тлеющим изучающим злым взглядом в лицо трубадура, и молча сплюнул. Он улёгся обратно на траву и закрыл глаза.
Пройдоха растерялся, помялся немного возле герцога, полностью игнорирующего его существование. Прощание выходило каким-то уж очень тяжёлым и неприятным. Затем вздохнул и собрался уйти, но, что-то вспомнив, вернулся и достал из-за пояса трубку, которую прикарманил и курил обычно герцог. После битвы он её подобрал. Пройдоха осторожно положил её рядом с магом.
Маргелиус открыл один глаз, скосил его на трубку, затем на трубадура и, резко втянув воздух носом, сел, уставившись на сына своими янтарными драконьими глазами, серьёзно произнес:
— Я не могу изменить прошлое, но обещаю, что постараюсь не позорить тебя в будущем… сын.
Тут Пройдоха не выдержал и разразился гневной тирадой:
— С чего вы вообще взяли, что я ваш сын?! Я понял, что она вам сказала, но… это же было тысячу лет назад! Как вы можете знать, что я тот самый мальчик, прошедший Врата?! Тут тысячи людей моего возраста! Мне жаль, что с вашим сыном всё это случилось! Но её горе… — Пройдоха глянул на Айрис, запнувшись, и старался помягче сформулировать мысль, что тысячу лет назад она помешалась от горя и теперь принимает любого встречного за их с Маргелиусом сына.
— Он думает, я сошла с ума, — перебила трубадура Айрис, глядя на него смеющимися глазами.
— Ты считаешь, нам надо позволить нашему сыну думать, что его мать чокнутая? — раскуривая трубку, хмыкнул Маргелиус, которого, похоже, тоже ничуть не смущало, что Пройдоха не верит им.