Орфей оборачивается

1. При неверной луне, под обманчивым светом

У всех давно ворота, сударь, заперты и собаки спущены. Вы думаете, они дело делают либо Богу молятся? Нет, сударь. И не от воров они запираются, а чтобы люди не видали, как они своих домашних едят поедом да семью тиранят. И что слез льется за этими запорами, невидимых и неслышимых! ... И что, сударь, за этими замками разврату темного да пьянства!

А.Н.Островский «Гроза»

А что же еще остается делать в этом мире, как не цепляться обеими руками за все, что подвернется, пока все пальцы не обломаешь?

Т.Уильямс «Орфей спускается в ад»

Небо у Киры над головой было фальшивое, стеклянное. Уличный фонарь обливал холодным светом лишённые листьев ветви старого вяза, склонившегося над крышей пристройки. Мервенно-синяя вода бассейна бросала на потолок подвижные блики, похожие на змей. Над вязом и фонарём плыло бледное, еле различимое пятно луны. Тени и блики, словно водоросли на большой глубине, неспешно раскачивались, сплетались и расплетались, сгибались и разгибались, баюкаемые равнодушным течением. Луна медленно пересекала стеклянный потолок бассейна по диагонали, и время от времени исчезала, заслонённая серым облаком.

Кира сидела на краю шезлонга с зажатой между двумя пальцами незажжённой сигаретой. Когда она выдыхала через сложенные трубочкой губы, изо рта тонкой струйкой шёл пар, похожий на сигаретный дым. Левую руку Кира держала в кармане, сжимая в кулаке дешёвую зажигалку.

Ей было почти тридцать лет, но она, как маленькая девочка, играла в красавицу из голливудского фильма. В её голове потерянно плавали яркие глянцевые картинки, она представляла, что сидит возле бассейна в богатом отеле среди пальм и дорогих интерьеров, одетая в чёрное атласное платье на тонких бретельках, волосы убраны в гладкую причёску, вокруг — мужчины, которые любуются издалека.

Кира скинула с ног домашние туфли и, натянув носочки, касалась теперь пола только кончиками пальцев, как делали в кино, чтобы ноги казались длиннее и стройнее. Она взмахнула в воздухе рукой, кончик сигареты описал петлю. Кира хотела выглядеть элегантной, но жест вышел неуклюжим из-за того, что вместо чёрного платья, похожего на ночную рубашку, на Кире был толстый махровый халат. Она посмотрела на свои пальцы и увидела, что они отвратительны: костлявые, узловатые, короткие, с ногтями, подстриженными под корень. Ноги тоже показались ей кривыми и тонкими, они замерзли от прикосновения к холодной плитке, и Кира снова сунула их в туфли.

Придя в пристройку, она включила подсветку бассейна, но не отопление, потому что именно по поводу отопления Дина дала ей чёткие инструкции: выключить. Приказам Дины Кира подчинялась без раздумий, это был рефлекс, простейший алгоритм, который она выполняла вне зависимости от собственных желаний. Хотеть чего-то её ещё в детстве отучили с той же безапелляционной жестокостью, с которой научили слушаться. Самостоятельно Кира формулировала только простые последовательности действий, магазинные списки, бытовые необходимости и немного сверх того: простые отчаянные просьбы, которых никто никогда не слышал. Свои чувства она представляла смутно, в виде блёклых цветных шаров, которые плывут перед её глазами, как плывёт по сетчатке несмаргиваемый солнечный зайчик, а потом растворяются  в тумане. Никто никогда не спрашивал, что она чувствует, поэтому описывать чувства словами она не умела.

Картинка с прекрасными мужчинами таяла в холодном воздухе бассейна. Пытаясь удержать её, Кира достала из кармана зажигалку и несколько раз чиркнула впустую, так что пальцу стало больно толкать застревающее зубчатое колёсико. Потом неожиданно вспыхнуло прозрачное синеватое пламя. Сигарета коснулась губ, ноздри вдохнули запах сухого табака, тонкой бумаги и мягкого жёлтого фильтра. И в этот момент Кире стало так страшно, что она отвела руку с сигаретой прочь от лица и закрыла глаза.

Дины не было пять дней, но она могла появиться именно сейчас, в три часа ночи, и увидеть Киру с сигаретой. Или могло оказаться, что Дима не умер. Кира всегда всё путала, и она испугалась, что смерть мужа могла ей присниться, и что он тоже, как и Дина, может войти в любую минуту, войти и ударить, за то, что она была такой дурой, всё перепутала, включила подсветку, взяла сигарету. И тогда он будет бить, и бить, и бить, так что можно будет только свернуться  и сжаться, и ждать, когда это кончится.

Она тяжело дышала от страха. Встала с шезлонга и, наклонив голову, торопливо пошла к выходу. Рука её уже тянулась к выключателю, когда Кира поняла, что чего-то не хватает. Она внимательно посмотрела на свои пальцы, такие ненавидимые, такие некрасивые, — и не увидела в них сигареты.

Сигарета плавала в бассейне совсем недалеко от бортика. Только такая никчёмная идиотка как Кира могла выпустить её из пальцев. Бассейн вдруг превратился в страшное место: ветви вяза раскачивались над стеклянным потолком, и вода была мертвенно-синей, и свет растворялся в плотной, обступившей пристройку темноте, и Кира была такая маленькая в таком большом и пустом месте. Но сигарету нужно было убрать. Грязь в этом доме всегда нужно было убирать сразу.

Кира подошла к бортику, опустилась на колени, потянулась, но не достала. Потянулась ещё и ещё, старалась, как ребёнок, отказываясь видеть очевидное: достать сигарету рукой было невозможно. И, потянувшись ещё раз, она упала: в ледяную воду, в махровом халате, не умея плавать.