Осень

Осень

Кружились в вальсе листья старой осины, плели хороводы, летели прочь от дерева-кормилицы, одевая матушку землю разноцветным лоскутным покрывалом. Проказник ветер то сгонял их в кучи, то гнал резные сердечки по земле. Хоть позднее осеннее солнце еще согревало, но осень чувствовалось во всем. В холодном ветерке, запахе прелых листьев, что шуршат под ногами. Природа ждала обновления.

Старик остановился перевести дух. Тихая прогулка по лесу по грибы давалась с каждым годом все труднее, не далёк тот день, когда он откажется от походов, оставшись затворником в собственном доме. Упершись на дорожный посох, тяжело вздохнул своим грустным мыслям. Да чему было радоваться? Пустой деревне на двадцать покосившихся домов, оборванным проводам электроэнергии? Или же занесённым по окна снегом? Весенней распутице, которая лезла в хату грязными мокрыми ногами? Хоть лето без мух и комаров, но жаркое, сил нет. Спокойствие дарила лишь золотая осень.

Он один, совсем один. Последний из могикан. Была одна бабка Степанида, сварливая и желчная, и ту увезли три года назад в город умирать. С ней хоть поругаться и поворчать можно было. Старая лайка по кличке Паруся сдохла зимой, оставив старого человека в полном одиночестве. Глаза старика увлажнились при мысли о собаке, но мужчина быстро взял себя в руки. Выдохнуть и идти дальше, согнутый годами, но несломленный, покалеченный болезнью, но сильный духом.

Срезав по дороге два подосиновика, отправил их в корзинку.

—Полная, —подытожил Григорий. Это были первые слова за все три часа его хождений в лесу. Заблудиться он не боялся - маршрут за последние десять лет не менялся, только... Только раньше у него была его верная старушка, пушистая лайка с самыми умными глазами на свете. И он с ней говорил. Часами, каждый день, выпускал во двор для того, чтобы выгулять, а сам стоял у крыльца в ожидании. Жаловался или хвалился, рассказывал истории из нелёгкой жизни, а она слушала, положив морду на лапы. А этой зимой она не проснулась.

Ковыряя мерзлую землю ледяным ломом, он готовил для своей любимице последний дом, взамен будки. А потом каждый вечер выходил во двор, чтобы сгрести выпавший снег. После сидел у печки, согревая озябшие руки, костерил по чем зря старую псину от одиночества и плакал.

На подходе к заброшенной деревни Черемшанке, старик остановился, увидев два покрытых грязью внедорожника. Возле автомобилей суетились четверо крепких парней в камуфляжных штанах и куртке.

— Мародеры? — удивился неожиданной встрече Григорий. Затем начал тихонько обходить по кругу, внимательно всматриваясь в детали. Бросив бычки на землю, ребята их затоптали, затем потянули из багажников инструменты, фомки и кривые палки.

—Копатели! — осенило старика, первая робость ушла и старик поспешил по тропинке, не прячась более за деревом. А ребята уже подошли к крайнему дому и принялись вскрывать дверь. Скрежет вековых гвоздей, которые неохотно вылежали из уютных нор, наполнили пустую улицу пустой деревни. Вторая двойка ребят пошла к следующему дому. Пока грибник сокращал расстояние до молодчиков, те уже сноровисто отрывали доски с оконных проемов.

— Доброго утра, соседи, — гаркнул у забора старик, от неожиданности один из парней выронил фомку, а второй чертыхнулся.

—И тебе не хворать, дедуля, — поднимая инструмент, произнес молодчик.

— А вы кем Михайловне доводитесь? Не говорила она про Вас, — внимательно наблюдая за реакцией, произнес Григорий.

— Леха, ты ж говорил мертвая деревня, — прошипел второй своему напарнику, развернувшись к старику произнёс. — Иди, дед своей дорогой.

—Ты внучок оглох? Я чего спросил? Кто такие? — начал сердится старик.

—Интернет проводим, — хохотнул тот, что с фомкой. —Ты ничего не видел, и тебя никто не видел.

Слева зазвенело разбитым стеклом окно соседнего дома. Грибник дернулся на шум, а потом поспешил в свой дом. Толкнув дверь, накинул засов и положил корзинку на стол.

—Угу... — приняв решение, последний житель деревни поспешил в погреб. Спустившись по крутой лестнице, начал раздвигать банки с соленьями в сторону, затем ощупывая рукой, потянул на себя длинный свёрток и жестяную коробку.

Сначала закинул на пол свёрток и жестянку, а после и сам поднялся. Аккуратно развязал пожелтевшие от старости шнурки, принялся разворачивать прорезиненную ткань.

—Тамара Михайловна, я тебе обещал за домом присмотреть. Хоть ты и вредная карга была, но все же. Обещание есть обещание.

Сверкнул в лучах уходящего солнца вороненый металл. С сухим щелчком встал механизм затвора и приклад. Открыв банку, старик высыпали пузатые патроны. Отложив в сторонку пулевые, начал снаряжать двустволку дробью. Картечь сунул в левый карман, последние пять в правый. Намотав ремень на цевьё, поспешно вышел.

Красным огнём горели окна внедорожников, отражаясь багряный закат, а из дома давно почившего Игната, выходил молодец с иконой в руках. Все внимание парня было сосредоточено на определении ценности предмета, потому Григория он и не приметил.

Пожилой человек остановился в двадцати шагах от машин, пытаясь унять колотящееся сердце, после взвел курок и выстрелил от бедра. Приклад больно стукнул в живот, а лобовое стекло разлетелось брызгами. Молодой парень с испугу выронил святой образ.

– Дед, ты охренел? — взревел белугой парень, глядя на повреждение автомобиля, а из соседних домов выскочили его подельники. Старик выстрелил второй раз в другую машину. К нему тут же рванули двое. Переломив стволы, откинул дымящиеся гильзы и неспешно зарядил ружье.

В десяти шагах от него застыли грозные парни, сжимая кулаки.

—Я вот старый уже, —начал дед, —память плохая. Вот картечь я зарядил или дробь?

—Тебе жалко? Дома брошенные стоят, а так хоть кому-то польза будет, —зло выплюнул копатель.

—Мне чужого не надо, но и свое я хрен кому отдам. Они меня перед смертью просили за домом присмотреть, так что это моё. А теперь, собрали монатки и пошли отсюда.