Осенний реквием. Прелюдия

Глава вторая: Дожди чужого города

В лицо через распахнутые духовые окна подул ночной воздух, умытого дождём города. Пахло грозой, свежим навозом, сеном и лошадьми. Гарь смоляных факелов, запертых в клетях снабжённых прокопчёнными стеклянными тубусами, почти не ощущалась, зато в воздухе витал стойкий запах южных специй исходящий от пары телег-контейнеров припаркованных почти рядом с остановившимся дилижансом. 

Видя, что Марфа успела собраться и пытается спуститься по лесенке с тяжёлыми сумками в обеих руках, я не смотря на сдержанные возражения принял её вещи и помог спуститься на припорошенный опилками пол. Усатый кучер – южанин по имени Гомез, вместе с картографом колдовали над замком багажного сундука закреплённого на задке экипажа. Над ними раскачивалась керосиновая лампа с автоматическим запалом, подвешенная на завиток экипажа заботливыми руками станционных работников. Сами они, потирая заспанные глаза и тихо переругиваясь, уже распрягали усталых и тяжело дышащих пегих лошадок. Несколько немолодых женщин вооружившись длинными швабрами, похожими на пушистые клюшки для игры в мяч, ловко счищали со стенок, колёс и подвески дилижанса налипшую на него за время поездки и размокшую под дождём грязь.

Подойдя к сложенным у стены ящикам с маркировкой «Не кантовать», я сбросил  с плеча вещмешок, прислонил к растрескавшейся штукатурке, за которой угадывался ромбовидный рельеф планочной обвязки, свой свёрток и с удовольствием потянулся. Покрутившись немного вокруг своей оси, разминая затёкшую поясницу, расстегнул похожую на ракушку морского гребешка застёжку плаща. Сняв его плотную темно-синюю ткань, мельком осмотрел скрывавшиеся под ними доспехи. На первый взгляд с ними всё было в порядке. Светло бежевое напыление, вроде бы сохранило сталь от вездесущей влаги, хотя в некоторых местах всё же виднелись небольшие пятнышки ржавчины. Подтянув ослабленные ремни, я немного покрутил плечом, проверяя сочленение.

Сказать, что трястись пару дней по колдобинам просёлочных дорог в кирасе и пластинчатой юбке было делом малоприятным – значит, ничего не сказать. Позвякивая на ухабах, словно переполненный побрякушками ящик коробейника, я проклинал всё на свете, хотя ругать по большому счёту следовало самого себя. Начав качать права на последней остановке и не желая ехать в забитом ящиками и мешками салоне, я вынужден был согласиться с тем, что такому большеразмерному грузу как упакованные доспехи, в багажном сундуке, предназначенном для ручной поклажи, не место. Пришлось освобождать багажник для срочной почты и скоропортящихся посылок. Пристроить их в салоне, помешал бдительный кучер, а о том, чтобы везти столь ценный груз на крыше фургона не могло быть и речи.

Скрипя душой и ругаясь в полголоса, пришлось натягивать на себя железо и бряцать им весь переезд, кляня на чём свет стоит компанию «Санчес и сыновья», несговорчивого смотрителя и всё Министерство Транспорта, заодно с вечно раздолбанными дорогами Империи. Впрочем, для меня было привычно неделями таскать на себе в разы более тяжёлый панцирь, нежели то обмундирование что было сейчас на мне, бегать, спать прыгать, не вылезать сутками из седла… Но кто бы меня предупредил о том – какое это мучение просто сидеть одетым в броню на мягком кресле трясущегося дилижанса. 

Поправив перевязь и проверив крепёжные ремни, я достал из нагрудной кобуры свой однозарядный дуэльный пистолет марки «Пастор». Удобная рукоять привычно скользнул в руку, я немного потряс им, ощущая привычную тяжесть верного оружия и вскрыв казённую часть, крякнул от досады. Патрон основательно подмок. Его бумажная обёртка прилипла к металлу ложа, а вокруг капсюля красовалось расплывчатое желтоватое пятно. С сожалением пришлось констатировать, что пациент скорее мёртв, чем жив. Выстрелить в таком состоянии «Пастор» не сможет, а аккуратно удалить испорченный патрон сейчас вряд ли получится.

Тяжело вздохнув и размышляя какие ещё имущественные потери я понёс во время последнего перехода, взял прислонённый к стене свёрток. Аккуратно развязав удерживающую брезент шнуровку, размотал полотно, складывая его на крышку одного из ящиков, мило улыбнувшись одному из рабочих, что уже некоторое время подозрительно косился на меня.

Отблески факелов заиграли на серебристом полированном металле широкой, серповидной гарды, осветил ножны, зарумянил светло-серую обмотку и блеснул на навершие рукояти моего любимого оружия. Свернув брезент и отложив его в сторону, я перехватил поудобнее эспадон и слегка выдернул его из плотно прилегающих к клинку ножен, довольно кивнул. Всё было хорошо. Этот представитель моего небольшого арсенала прекрасно пережил транспортировку. Ржавчина не тронула прекрасную сталь, пыль и песок не пробрались в ножны, да и заточка не требовала немедленной правки.

Двуручный меч незатейливого дизайна имел удобную для хвата тридцати сантиметровую рукоять и полутораметровое лезвие шириной примерно с моё запястье у развесистых рожек гарды. Слегка сужающееся к середине клинка оно снова расширялось во второй его трети, где и имело основную режущую кромку, сходящуюся к острию. Ножны с боковой выемкой позволяли с относительным комфортом переносить это большое оружие за плечом, почти не стесняя движений, а специальные карабины и ремни подтяжки крепили их перевязи, жёстко фиксируя ножны в определённом, удобном мне положении, балансируя вес и наклон с помощью регуляторов длинны отпускных ремней.

Слегка попрыгав, чтобы проверить, не ослабла ли где затяжка, не разболтались ли зажимы, не гремят ли чашки наплечников и убедившись, что я упакован как надо и готов продолжить свой путь, принялся укалывать упаковочный брезент в свою солдатскую сумку. Справившись неподатливым куском материи и затянув горловину вещмешка, поправил длинный тельмяк из дорогого красного шнура с золотистой кисточкой на конце петли и замотавшись в свой видавший виды дорожный плащ, направился было к входу в станционное здание.