Ощущая мрак

Chapter III. Не дай себя обнаружить

– Идем, Рэй, – говорит Грегориус. Я не могу двинуться с места, так что Джервис подталкивает меня в спину.

И мы идем. Бодро шагаем вдоль узкой улицы позади домов, у меня аж дыхание перехватывает. Все молчат, и мне начинает казаться, что я сплю.

Экспериментально прихватываю ногтями кожу под курткой чуть выше локтя. Больно.

– Ой! – восклицает Джервис. – Рэй! Ты чего?

– Ну я подумал, – я жму плечами, – может, мне все это снится.

– А я тут причем?

– Себя я уже ущипнул. Не помогло.

Он закатывает глаза, как обычно, но потом вдруг спохватывается, опускает голову и трет шею под воротником куртки. А это еще что значит? «Ты идиот, но я тебе сочувствую»?

– Думаю, будет лишним говорить вам троим, – вдруг произносит Грегориус, – чтобы вы держали рот на замке о том, что видели?

Мы втроем переглядываемся.

– Но Вы сказали, – бросаю я.

Он кивает.

– Но я сказал.

Мне хочется заявить со всей своей безответственностью, что нам надо вернуться и защитить отца и вообще разобраться с этой путаницей, но я молчу. Понятное дело, что никуда мы не вернемся и ничего делать не будем.

Мы резко сворачиваем направо, и я спотыкаюсь – нога скользит в луже грязи.

– Не отставайте, мальчики! – кидает Грегориус. Велиус на ходу шмыгает носом, и видок у него мокрый и перепуганный. Как у меня, должно быть.

Боковая улица расходится на две половины, становится еще уже. Мы идем вправо, огибая жилой сектор с северной стороны. Вообще-то этой частью переулка никто никогда не пользуется – здесь работают тепловые щиты, и иногда их коротит, особенно по ночам. Здесь уже лет сорок никто не живет, и вряд ли городской целитель знает, что за заброшенным складом скрывается брешь в барьере, через которую можно выбраться за пределы Майрона.

Но мы ведь не бежать надумали. Верно?

Я оглядываюсь, ожидая непонятно, чего: что за нами кинется отряд калигусов или что отец нас нагонит и скажет, что все это идиотская шутка. В конце концов, чувство юмора у старика вечно хромало на обе ноги.

Я злюсь на себя за то, что уже думаю о нем в прошедшем времени. Трясу головой, пытаясь прогнать дурацкие мысли. Все это сон, в нем нет никакого смысла.

– Рэй, поторопись! – бросает Джервис. Между нами пара шагов, и я иду все медленнее. Очень трудно, знаете ли, бежать куда-то в темноте за не особо адекватным человеком – и при этом не сходить с ума самому.

Грегориус оборачивается и закатывает глаза с видом мученика.

– Рэймонд, ради всего святого! – сердито говорит он. – Будешь задавать свои бесконечные вопросы, когда окажешься в безопасности, а сейчас, будь добр, прибавь шагу!

Я зло пинаю подвернувшийся под ноги камень. Легко ему говорить: его-то голова не взрывается миллионом мыслей, у него там все разложено по полочкам.

У меня в голове каша из вопросов без ответа и сплошного негодования. Проще было бы вскрыть себе черепную коробку, чем пытаться склеить все вместе, но у нас нет на это времени.

Времени нет вообще ни на что.

Грегориус делает очередной поворот, оглядываясь через плечо на меня и Джервиса. Я ловлю себя на мысли, что еле передвигаю ногами не оттого, что устал, а потому что борюсь с желанием развернуться и идти обратно к дому, а потом найти калигусов, что увели отца, и сказать им правду.

Какую, черт возьми, правду?

Я сам не понимаю, что произошло, но точно знаю одно: мой старик не мог оказаться калигусом. Я бы понял, я бы заметил. Когда он меня прогонял, стоило бы не сбегать, как последний трус, а остаться и встретить Бакари Уоти вместе с отцом. И сказать им, что отец невиновен.

И что, наверное, это моя вина.

Мы проходим мимо старой мастерской мистера Тимьета, который чинит нам наушники и всякую электронную мелочь, когда оказывается в Академии по своим делам. Он мне нравится, никогда не откажет в мелкой помощи, а Джервису иногда дает полезные советы. И закрывает глаза на то, что мы периодически нарушаем правила комендантского часа, хотя знает об этом.

– Пап, – вдруг зовет Велиус, – там впереди...

Он не договаривает, когда мы все, как по команде, резко тормозим. За стеной из противного черного-черного дождя я различаю три фигуры в белом. Их костюмы такие заметные, что не узнать в них калигусов просто невозможно.

Одна из них изгибается и кивает двум другим. Они нас заметили. Они идут к нам.

– Живо, – шепчет Грегориус, – прячьтесь.

Я и Джервис стоим позади Евандеров, и, наверное, издалека нас не видно, но Грегориус все же пятится. За его широкой спиной я почти ничего не вижу, дождь заливает глаза. Не знаю, почему, но мне страшно.

– А как же Вы?

– Идите, – настойчиво повторяет доктор Евандер. Я проглатываю подскочивший к горлу ком; даже в шуме дождя слышно, как бухает в груди мое сердце, громче, чем у остальных.

Джервис тянет меня за угол, и мы оба прижимаемся спинами к холодной стене мастерской мистера Тимьета. Она липкая и вся покрыта масляным налетом от дождя, и из сточной трубы вниз стекает больше воды, чем, кажется, это вообще возможно. Я чувствую, как она струей затекает мне за шиворот, и весь передергиваюсь от холода. И страха, да, страха, и заткнись!

– Доктор Евандер? Что Вы здесь делаете?

Я слышу голоса калигусов. Они стоят совсем близко, и, черт возьми, я просто не понимаю, почему мы скрываемся от них, словно преступники, но это кажется таким логичным решением. Отчего мне страшно, почему я не могу успокоить собственное сердце?

– Доброй ночи, молодые люди! – жизнерадостно восклицает Грегориус. – Вот, веду сына домой, не хотелось бы задерживаться, а то миссис Евандер тревожится за нас.