Оскол 2. Невеста для Зорга

Глава 2. Опасная зона

Все заразные находились в отдельном корпусе. Старый изолятор находился на Морской, но в мае на него упала бомба и постояльцев поселили здесь, в бывшем пищеблоке, навесив для блезиру на стены металлокерамику. А, Б и В — это по усилению тяжести болезни, ну, а почему пятнадцатый, могли сказать только чиновники из архива здравохраны.

Доступ в хмурое здание, где лежал Максимов, все так же закрывала стальная дверь на заклепках, за желтым знаком «СТОЙ! ОПАСНАЯ ЗОНА».

— Ну, вот куда? Ну, вот куда ты прешь?! Видишь — написано русскими буквами: «опасная зона».

Добродушный верзила, стоявший на вахте, скучал, видимо, давно и серьезно. Вытягивая и без того лошадиное лицо, он пытался додать суровой требовательности, отчего походил на первоклашку, оставленного держать подоконник жестокими сверстниками.

— Для кого написано, для меня? Я и так знаю, — вознаграждал себя за долгое молчание забытый страж. — Для тебя это, товарищ, чтоб не лез, куда не надо.

При виде папирос его немножко раздуло и, кося на открытую пачку, верзила нехотя запустил туда клешню. На тыльной стороне ладони я заметил следы глубоких укусов, какие остаются после контактного боя с вампиром.

— Ладно, сейчас доктора позову, — сжалился лошадиноголовый и крикнул: — Евгени-ваа-ныч!

Минуты через три в лязгающем проеме появился белый халат. Я попросил свидания со старшиной.

— Пограничник с биоожогами?

— Так точно.

Доктор подумал немного и сказал:

— Миша, пропусти.

В предбаннике меня «посмотрели» и принялись облачать в защитный биокостюм под грустный говор Евгения Ивановича.

— Не очень хорошее, не очень… Не можем проводить комплексное лечение… Не выдерживает сердце…

Не, не, не…

Максимов лежал в дальнем углу, отгороженный от коридора толстым окном в золотой паутине, и выглядел он, действительно, «не очень». Я не имею в виду зеленый бахромчатый ковер, перекинувшийся на грудь Максимова. Это ладно. Это поправимо. А вот удушающая бледная сдавленность, несмотря на кислород, напрямую качаемый в легкие, ставила как бы крестную печать на его лице.

— Хороший результат ― от облучения генератором низких частот, но прибор один, а нервических раненых много. Пока дойдет очередь…

— Это вы про Грюнберовскую машину говорите?

— Да. Надеемся на нее, не такая нагрузка ложится на ослабленный организм. Люди и так измучены…

Ребята и вправду мучились. Около старшины лежал парень с децентозом. Реэволюция пошла на пальцы и, захватив конечности, проявлялась на лице. Смотреть было жутко на чудовище с получеловеческой головой и сросшимися пальцами. Правая нога еще нормальная, а левая уже представляла собой жабью ласту, переходящую в пупырчатый, в обрат сгибающийся сустав.

— Мы таких симптомов и в книгах допетровской поры не встречали. Только в летописях. — Обведя бессонным взглядом хрустально-золотую палату, доктор остановился на человеке с повязкой вокруг головы. — Сержант Москалев ранен девятнадцатого августа в районе моста Свободы. Началась каменная гангрена.

— А с глазами, что у него?

— Поспешная ампутация.

Москалев был обречен. Каменная гангрена за две недели превращала человека в статую. А отрезать пораженную конечность не позволяли сгустки чужеродной материи, бродившие в теле. При ампутации они гибли, обрастая жесткими гранями, и эти грани протыкали сосуды, мозг или печень. Или глаза, как у сержанта.

— Сколько ему жить осталось, доктор?

— Да бог с вами, товарищ! Вытянем. Не сорок первый. И старшину вашего на ноги поставим. Эка ввернули…

Будто услышав, что говорят о нем, старшина открыл глаза. Увидев нас, он махнул рукой, сразу же закрываясь от яркого голубого свечения.

— Все, все, все, — заторопил евгенииванычев голос в наушник, — пора домой. И так через карантин вас в виде исключения.

Почему для меня исключение, доктор не рассказал, и, скинув английский противохимический костюм, я прошел в дезокамеру.

СДС — стационарная дезактивационная станция. Это, братцы, не передвижной обмывочно-дегазационный пункт, где вас окатят зеленой дрянью, пахнущей бычьими кишками и, сунув под электрический магнит, выкинут на улицу, чтоб пропустить следующего. Здесь все идет тщательно и долго.

Количество всевозможных устройств для издевательства над «обрабатываемой единицей» превосходило все видимое ранее, и по выходу я только и мог слабо шевельнуть лапками, будто травимый клоп. Еле-еле добрался до своего лежбища и плюхнулся в его панцирное чрево.

В палате никого почти не было. Бессонову до обеда переливали кровь, «поэта» увезли на электротерапию, а Пашу Успенского, наверное, опять «заклинило» — медсестра выметала разбитые склянки. Только Водосвятов нежился в постели у окна, втирая Светланке что-то про былые подвиги.

— А я изображал недалекого ефрейтора, — обволакивал его басок собеседницу, — изображал, пока не ударило в кумпол взрывной волной. А Кузнецов потом наврал, что немцы применили электрические снаряды.

— Это такой… с громким голосом?

— Точно.

Помню я эту историю. Вернее, слышал, ибо все происходило осенью сорок первого. Когда шла эвакуация, в один из институтов загнали две машины спецоборудования. Приборы самые новейшие и позволяли разгадывать места возможного появления крупных сил чужаков по вариациям магнитного поля. Оборудование, установленное в одной из опустевших лабораторий, сразу же выдало на экран полдюжины линий. Магнитным друзьям не поверили (через два месяца очень пожалев об этом) и начали уже сворачивать «брехунов», когда бог весть как пробралась в альма-матер Зоя Леонова.