Осколки

Глава 1

 Косматые облака, затянувшие небо, безжалостно сыпали колким мокрым снегом на редких спешащих прохожих. От ледяного ветра, пронизывающего до костей и превращающего снег в ледяную корку, не спасал даже пуховик. Гружёная двумя объёмными пакетами продуктов, я торопилась домой после работы, стараясь не растянуться на скользком тротуаре. Ещё со времён студенчества у нас с девчонками завелась традиция — собираться по пятницам. Наши девичники всегда были весёлыми и шумными, но в последнее время почти все мои подруги обзавелись семьями, и наши встречи стали походить на сборища клуба обиженных жён. Вторая по списку, но не по значению, была тема моего и Маринкиного замужества. Создавалось впечатление, что все наши подруги так и хотят видеть нас несчастными. Хотя, скорее всего, это в большей степени был мой скептицизм, и, наверняка, и в браке есть что-то хорошее, но узнавать какие именно плюсы скрывает супружество я никогда не торопилась. А потому мы просто отмахивались от них и пожимали плечами, а после их ухода допивали коньяк, вызывали такси и ехали в клуб, где продолжали веселиться до утра. Разве я смогу жить по-другому? Слушать мужа, вести размеренный образ жизни? Готовить, стирать, убирать… А ещё дети… Нет, это определённо не для меня.

В кармане надрывно запел мобильник. Примостив пакеты на земле между ног и стянув перчатку с руки, я достала телефон. Маринка.

— Да? — наверняка станет уговаривать поехать в клуб после кухонных посиделок.

— Привет, Дашуль, — извиняющимся тоном начала подруга, — я сегодня задержусь, поэтому не начинайте без меня, ладно?

Я захихикала — знаю я эти её задержки. В прошлом месяце у них появился новый сотрудник — парень лет тридцати, красавец-брюнет с карими глазами, и моя стойкая подруга окончательно потеряла голову.

— Ладно, — ответила я, продолжая смеяться.

— Не смейся, он лапочка, ты же знаешь. — Возмутилась Маринка.

— Ага, знаю. Что ты втрескалась, я знаю!

— Ой, ну тебя, — отмахнулась подруга, — придумай лучше отмазку для девчонок, чтобы не расспрашивали, хорошо?

— Угу, до встречи, а то рука мёрзнет, — я отключила телефон, не слушая замечаний подруги по поводу моей чёрствости.

Подъезд радушно встретил меня стойким запахом жареной картошки, от которого потекли слюни. Какая же я к вечеру голодная. Мечтая о сочном бутерброде, поднялась на свой этаж. Замечтавшись на выходе из лифта, я едва не столкнулась с соседом. Интересный такой парень, раньше всё подкатить норовил, но после встречи с Артёмом прекратил все попытки.

— Привет, Костя, — я улыбнулась парню, — с Днём Святого Валентина тебя!

— Привет, Даша, взаимно, — он тоже заулыбался. — Заходи в гости как-нибудь.

— Хорошо, как-нибудь зайду, — как обычно соврала я.

Основательно перерыв свою сумочку, очевидно, родственницу бермудского треугольника, нашла наконец-таки ключи и открыла дверь. Неужели дома. После улицы тут настоящий рай. Часы показывали пятнадцать минут шестого — до прихода гостей целых два часа, можно ещё успеть выпить кофе и настрогать салатик. Пока я разбирала пакеты, чайник закипел и протяжно засвистел на высокой ноте. Что-то в последнее время я стала уставать на работе — никаких эмоций и никакой радости. Может в отпуск пора? Или работу сменить… Сейчас выпью кофе, согреюсь и снова захочется жить. Терпкий аромат кофе разлился по кухне, согревая и расслабляя. Я включила телевизор для фона. Пусть болтает, всё не так скучно. О, городской канал. Как всегда она бурдятина — местные новости. Батарейки в пульте сдохли, придётся переключать по-старинке, а я так уютно пристроилась в кресле… Не выпуская из рук чашку, я подошла к телевизору, но рука замерла в сантиметре от кнопки переключения каналов.

Репортаж с места ДТП. Диктор новостей бесстрастным голосом повествовал о крупной аварии, а на переднем плане знакомая белая машина. Его машина. Столкнулись восемь машин. Неудивительно — зима, гололёд, водители-лихачи. Пятнадцать погибших. «На данный момент установлено шесть личностей погибших, их имена вы можете видеть на экране. Личности остальных пострадавших выясняются». Я уставилась на строчки, как будто видела буквы впервые в жизни. Вторая строчка сверху — Берц Артём Сергеевич. Чёрным жирным шрифтом. Мир покачнулся и поплыл.

В себя я пришла, когда телефоны разрывались, а в дверь нещадно ломились. Я почему-то сидела в углу кухни, обхватив согнутые колени руками. Все слезы давно высохли, а в голове не было ни одной мысли. Пришли подруги, но открывать им совершенно не хотелось. Мне не хотелось слышать соболезнования и слова утешения. Они не знают, каково это, когда умирает душа. Никто из них не знал Артёма так, как знала его я. Они никогда не понимали наших отношений и сейчас ничего не поймут, а у меня нет ни сил, ни желания им что-то объяснять. Вскоре звонки и стук в дверь прекратились, подруги так и ушли в недоумении. Я надеялась, что Маринка ушла на свидание и не придёт вовсе — она единственная, у кого были ключи от моей квартиры. Сейчас мне хотелось просто побыть одной. Как во сне я достала коньяк, но пальцы ослабели, и открыть бутылку мне удалось, только приложив значительные усилия. Я выключила свет и вернулась в свой угол, сжимая пузатую бутыль в руках. В душе зияла Чёрная Дыра — ни мыслей, ни эмоций, ни чувств. Пустота и одиночество во всей своей красе. У меня всегда надежным тылом был Темка, а теперь… Слезы хлынули сплошным потоком, и остановиться уже не было сил, сердце рвалось на части и медленно умирало, а я сидела на полу кухни, глотая крепкий алкоголь вперемешку со слезами.

В комнате кромешная тьма — темные тяжелые шторы не пропускают свет фонарей. Да и какой может быть свет на шестнадцатом этаже? Вокруг тихо и темно, как и у меня в душе, только ядовито-зелёные цифры электронных часов медленно отсчитывают минуты без него. Тишина гнетущая, почти осязаемая. И никаких чувств. Только стук сердца гулко отдается в ушах. Хочется разреветься, навзрыд, как всегда в детстве от сильной обиды или жалости к себе, но слез больше нет. Все в мире перестало иметь цену. Артем ушел из моей жизни. Навсегда. Нет, мы не были ни любовниками, ни супругами. Мы не были даже влюблёнными. Нет, не так… Между нами была своя, особая, никому непонятная связь. Никто никогда не говорил высокопарных слов, не было никаких обещаний и клятв в вечной любви до гроба без предательств и слез. Все было на уровне инстинктов. Мне всегда казалось, что Тёмка меня любит. Я могла позвонить ему среди ночи и завести свою любимую нудную пластинку о том, какая я бедная и несчастная. Тёма меня всегда слушал, поддерживал, утешал. Порой хотелось его расцеловать и задушить в объятиях, а порой просто задушить. Тёмка у меня был чудом. Моей наградой за что-то. Теперь я никогда не узнаю, какие же чувства он испытывал ко мне на самом деле. Марина, знавшая меня ещё с молодых ногтей, всегда говорила: «Вот выйдешь замуж за Артема — узнаешь, что такое счастье». Но меня никто не звал замуж, да и не это мне нужно было. Я боялась разрушить такие теплые и трепетные отношения. Еще в детстве я всегда мечтала перед сном о том, что где-то далеко-далеко у меня есть двойник. Такая же девочка, как и я. Также лежит, мечтает о том же, и все у нас связано, но, спустя несколько лет, я встретила Артема. Такого родного — моего. Казалось, что именно он был тем самым моим двойником. Он смеялся надо мной, когда я звонила со словами: «Я знаю, что тебе сейчас плохо»… А сейчас его нет, и я даже не почувствовала, что его жизнь оборвалась. Где же та пресловутая родственная связь?

Глотнув коньяка, я включила телевизор. На экране замелькали фото погибших в аварии, а диктор, хорошо поставленным голосом, без эмоций, выносил соболезнование родным и близким. А потом снова кадры с места аварии. Сердце ухнуло куда-то вниз и, казалось, перестало биться, а глаза снова защипало от слез. Вот его машина — белый «Опель». Просто груда металла. Металлолом, убивший моего родного человека. Темка так ее любил, помню, хвастался, когда купил, спустя год после окончания университета. Заставил всю ночь с ним кататься по городу, а я уснула, сидя на пассажирском сидении. Он еще долго обижался, что я не оценила все достоинства его покупки. Я долго убеждала его, что кроме цвета и внешнего вида я не понимаю в машинах абсолютно ничего, и для такой поездки, с эмоциональными ахами и вздохами, он бы взял лучше Маринку. По мне едет себе и едет, что тут можно сказать еще? Он только посмеялся надо мной, на том и помирились. Если мы и ссорились, то не могли долго дуться. Точнее, я очень хорошо умею бесить, но не могу долго молчать и обижаться, а Артем — скала. Само спокойствие и уравновешенность. «Я на больных и на тебя не обижаюсь», — часто говорил он во время моих лисьих уловок с примирением. И я была крайне благодарна ему за это, хотя так редко говорила это вслух. Думаю, Темка и сам всё знал и понимал.

Где-то в комнате запиликал будильник, а значит, пора «вставать» и собираться на работу. Может, сказаться больной и остаться дома? После бутылки коньяка, выпитой за ночь, я вряд ли смогу пойти на работу. Решив, что за день моего отсутствия ничего не произойдет, набрала номер начальника. После третьего гудка он взял трубку.

— Алло?

— Семен Алексеевич, это Соловьева, у меня тут такое дело… — Я замялась.

— Да, Дарья, что случилось?

Сначала я хотела что-то придумать, выкрутиться и соврать, но не стала этого делать.

— У меня друг погиб. Я не приду на работу, — я сразу отключила телефон, даже не услышав его ответ.

Мне было все равно, что обо мне подумает начальник или коллеги по работе — мое сердце умерло примерно тринадцать часов тому назад. И я не хотела больше жить…