Осколки хрусталя

Глава 3.1

Оказывается, за окном было лето!

Осторожно ступая, стараясь не расплескать чего-то необыкновенно хорошего, хрупкого, только что народившегося в нем, он почему-то на цыпочках подошел к входной двери и неуверенно посмотрел в глазок, словно ожидая, что за ней кто-то притаился. Однако за дверью, разумеется, никого не оказалось. Уже увереннее он направился через прихожую в гостиную, к окну, не опасаясь, что раздастся резкий звонок, и врачи в грязных белых халатах ворвутся к нему в дом, увезут его в смирительной рубашке, ограбят и без того почти пустую квартиру. Почему-то именно эта картина преследовала его в последнее время. Оказаться беспомощным, лишенным возможности распоряжаться самостоятельно своей жизнью пугало его больше всего, заставляло содрогаться, сжиматься, извиваться в конвульсиях каждую клеточку его одурманенного алкоголем тела. Осторожно приоткрыв штору, мужчина выглянул на улицу, медленно переводя взгляд с одного дома на другой, впервые обратив внимание на то, как разительно отличаются современные дома от тех, что окружали его раньше. Как так получилось, что те, случайно уцелевшие, старые дома люди строили с парадным крыльцом или хотя бы с подъездом и отдельным с черным ходом – вероятно, чтобы не выносить помои прямо на улицу. Верно стыдились нечистот, кто подсознательно, а кто сознательно стремились к чистоте. Впрочем, теперь такое стремление у большинства из них выветрилось и  вызывает, в лучшем случае, снисходительную усмешку, а зачастую и нескрываемое презрение. Люди пользуются помойкой – мусоропроводом, устраивая ее почти на пороге собственной квартиры. Да и вообще почти ничего не стыдятся, только боятся друг друга. Отгородились от окружающего мира решетками, железными дверьми, закрытыми на хитрые замки.

Боятся! Смешно! Можно подумать, что это спасет их.

Соседи не только не ходят друг к другу в гости, но и редко знают, кого как зовут. Не мир изменился и стал агрессивен, а люди замкнулись, отгородились, ожесточились. Боятся себе подобных. Ну и плевать на них! Как это поется в новой песне: «Пусть мир прогнется под нас».

Отвернувшись от окна, он увидел свое отражение в зеркале. На него, как из другого мира, смотрел беспричинно улыбающийся мужчина средних лет с набухшими синюшными  мешками под глазами.

Радостное чувство, освобождающегося от алкоголя организма, охватило его, пробудив давно забытое желание двигаться.

Стремительно сорвавшись с места, он ринулся к антресолям, вышвырнул оттуда весь скопившийся хлам, вымазавшись в пыли достал из дальнего угла старый камуфляжный костюм, оставшийся еще с давних времен, когда он служил переводчиком в спецназе ГРУ, «берцы» – высокие, отшагавшие в свое время не одну сотню километров солдатские ботинки, и зачем-то  старое отцовское охотничье ружье. Торопливо надел снаряжение на себя и, боясь, что охватившее чувство легкости может внезапно покинуть его, бросился на улицу, благо Комсомольская площадь была рядом, а там три вокзала - выбирай любое направление. Промчавшись как угорелый вниз по Орликовому переулку, миновав Каланчевку и нырнув под железнодорожный мост, он оказался у Ленинградского вокзала и, нелепо размахивая руками, устремился к электричке. Будто хватаясь за спасательный круг, вскочил в нее и, немного успокоившись и с удовольствием вытянув ноги, замер, откинувшись на спинку сиденья.

 Через два часа, выйдя на конечной станции, он направился в лес и только теперь заметил, что день выдался солнечный. В лесу было душно, чувствовалось, что приближается гроза, но это его не пугало.

В нем пробуждалось  его внутреннее  Я. Он почти становился самим собой.

Странность пробудившихся в нем ощущений, острота обострившихся  чувств ошеломляла его, заставляла по-новому взглянуть на окружающий мир, создавала настрой праздничного ожидания чуда. Приближение грозы радовало, вводило его в состояние эйфории. Он страстно жаждал ударов грома, проливного дождя, такого, чтобы в лужах закипали пузыри. Ему хотелось, чтобы черные тени, образовавшиеся за бесконечно долгие месяцы пьяного одиночества, прутья решетки, разделившие его жизнь на две части –  До и После ее ухода, –  исчезли. Чтобы он вновь, как прежде, в давно забытом вчера, ощутил единство с окружающим миром – с небом, землей, травой, облаками, деревьями - и хоть на миг почувствовал бы себя пушистым шариком, зависшим над пахучим цветком.

Между тем, солнце встало. Отталкиваясь от вершин деревьев,  оно карабкалось в самое что ни на есть поднебесье; выпивая ночную влагу, проникало в потаенные уголки леса. В углублениях, где травинки примыкают к стеблю, уже с трудом можно было отыскать драгоценные капли. Давным-давно, в той прошлой, до Ее ухода, жизни, едва взошедшее солнце подсушивало траву, он любил ползать на коленях в поисках удивительного небесного напитка  под названием роса, испытывая детский восторг, когда лежа на животе и осторожно касаясь губами края листа, он втягивал  горьковатую влагу последней капли уже ушедшей ночи.

Нахлынувшие воспоминания  не мешали ему яростно продираться через высокую траву, ломиться сквозь густой кустарник. Однако очень быстро он почувствовал тяжесть в ногах, в висках его застучали легкие молоточки,  сменившиеся тяжелыми, глухими ударами закипающей, отравленной алкоголем крови. Кроме того, он кожей ощущал тревогу, предвещавшую опасность. Нечто невидимое буквально   носилось   в   воздухе,   будоража   его,   заставляя   дрожать   каждую   клеточку   уже уставшего тела, насыщало окружающий воздух еле слышным дребезжанием, звуком царапающих друг друга ветвей, листьев, травинок. Это нечто обволакивало его со всех сторон. Казалось, будто сотни тысяч тончайших нитей опутывают тело, точнее не опутывают, а пронзают легкими иглами, которые словно корни прорастают сквозь него, вплетаясь в сложный клубок связей окружающего мира.