Осколки Тануро

Из плоти и крови.

Однорукий Ойк

Ветер раскачивал верхушки вековых деревьев, неся прохладу с высоких горных пиков, великанами стоящими на страже северных границ. Холодные и неприступные, облаченные в белые шапки, над ними властвовала хозяйка студеных озер и белого хлада, хозяйка тишины и спокойствия.

Возлежа на широкой ветви, Тануро вспомнил свою сестру и слегка поморщился.   Всезнающая, с вечно постной миной, Нау всегда его раздражала. Говорит загадками, улыбка не коснется  точеного лица, а пустые глаза, в которых нет и проблеска тепла, вызывают дрожь. Как можно так жить? То ли дело благоухающие просторы, лучи солнечного света, ароматы цветов и трав. «Эх, хорошо, что моя вотчина — это природа», — подумал Тануро.

Он окинул взором ковер шумящей листвы под собой, вскинул голову и звучно запел. Его песня подгоняла медленно бредущие облака, заставляя их обходить стороной жаркое светило, дабы солнечные лучи свободно могли согревать его юное и сильное тело.

Стайка птиц, взбудораженная песнью Тануро, вспорхнула с ветвей и поднялась ввысь. Прекрасные существа! Сколько в них жизни, сколько красок и гармонии! И как они чрезвычайно хрупки.

— Лети ко мне! — он позвал одну из птиц, и та, отделившись от стаи, направилась к нему. Примитивный ум птахи даже не заподозрил чужого влияния. Птица подлетела, сделала приветственный круг над головой и села на раскрытую ладонь Тануро.

Длинный черный хвост, красное брюшко и воинственный хохолок на головке. Непроизвольная улыбка появилась на красном лице Тануро. Искристые вестники Ивоори, еще одного серьезного братца. Даже народ, что живет внизу, кличет их похожим именем.

— Красавец!

— Чик! — ответил молодой самец и с любопытством повернул голову, рассматривая своего собеседника.

Полное сил тельце жаждало самку, хотело летать в небесах, хотело есть. Маленькое сердечко билось в пушистой груди, как барабан, тук-тук-тук.

— Ты прекрасен, как и твоя жизнь.

Тануро наблюдал как самец начал тускнеть, угасать, перья потеряли цвет, маленькое тельце разом осунулось и уменьшилось в размерах. Птица в последний раз чирикнула и умерла. Трупик раздулся, наполнился червями, которые вмиг обглодали все ткани и тоже исчезли. Скелет почернел, рассыпался в прах, ветер подхватил его и унес с широкой ладони.

— Вот так, дружок, устроен этот мир. От рождения до смерти один миг. Важно не упустить момент.

 Внезапный порыв ветра сотряс ветвь и сорвал желтую шапку с Тануро. Длинные медные волосы заискрились на солнце. Сотни колокольчиков, вплетенные в них, наполнили звучанием округу.

— Брат!? Это всего лишь птица! Она уже в другом теле, в теплой матке!

Ответа не последовало. Птицы — его подданные, любимая свита. Ивоори не разозлился, но дал понять, что все видит. А вот шапку жалко.

— Прекрасно, я понял твой намек. — Тануро громко зевнул, потянулся до жуткого хруста костей, можно было и без него, но так гораздо внушительней. Спрыгнул на землю и опустился на четыре мягкие лапы в обличье черной, жилистой пантеры, которая прежде мирно спала на ветви. Густая шерсть  лоснилась, в желудке еще пребывали останки косули, а в низу живота бились маленькие сердечки еще не рожденных детенышей. Немного постоял, привыкая к новому облику, осознавая сильные и слабые стороны этого тела, мощь, грацию и непомерный аппетит.  Инстинкты животного ощутимо пытались сопротивляться его  разуму. Зачастую вселяться в животных опасно, особенно в диких существ.  Громкий рык вырвался из зубастой пасти, хвост забил по бедрам и, оттолкнувшись лапами от земли, Тануро побежал. Мимо мелькали кусты, деревья, и превеликое множество запахов витало вокруг. Тут копошится енот, там пометил дерево взрослый самец леопарда, по тропе вчера прошел молодой олень, а под сухим поваленным деревом, разлагается старый труп лисы. И вдруг человек.

Тануро остановился и принюхался. «Да, человек прошел здесь совсем недавно. Кислый пот давно не мытого тела все еще витал среди леса. Интересно. С человеком можно поиграть, человек смешной».

Тануро пошел на запах. «Взрослый самец, по людскому около сорока зим, больной. Люди всегда болеют чем-то. Болезнь не смертельна, но она заставляет его активно потеть, выделяя яд из своего организма. Найти будет легко».

Наконец Тануро увидел его. Точнее учуял. Человек был в трех прыжках. Сидит, прислонившись к дереву. Пьет.

Уши прижались, по телу  прошел разряд, отчего шерсть на загривке слегка приподнялась. Зрачки расширились.  Припав к земле, Тануро стал подкрадываться к своей жертве, осторожно ступая мягкими лапами.

Человек принялся за еду. Старая еда, которая воняет, как и он сам. Тануро высунул свою морду из кустов, человек сидел к нему боком и что-то бурчал под нос. Пантера продолжала бесшумно подкрадываться, когда неожиданно лесную суету нарушил хруст ветки.

Человек вскочил. Тануро толкнул его мощными лапами в худую грудь, отпрыгнул и, припав к земле, глухо зарычал, прижав уши. Янтарь в его глазах засверкал как маленькие угольки.

Человек покатился кубарем, страх волной заполнил всю поляну, страх и вонь. Пока он барахтался, пытаясь что-то вынуть из-за пазухи, Тануро снова прыгнул и прижал его тело к земле. Дум, дум, дум — он ощущал как сердце жертвы исходит в бешеном ритме. Тануро слегка выпустил когти, позволив им неглубоко вонзиться в плоть человека. Тот скривился и тихо застонал.

Наклонив морду к его лицу, он обнажил зубы и произнес: «Давай поиграем?»,— хотя из пасти вырвалось лишь глухое и низкое рычание.

Запах зловонных газов окутал Тануро. От отвращения он отпрыгнул в сторону и затряс головой. Милосердный Архон, какие же они мерзкие, чуть надавишь и обязательно что-нибудь полезет.